Не раз и не два ворочался еще Иван, пока не подкатился под теплый бок Евдокси. Там и уснул под громкое воронье карканье. Не заметил даже, как сменил Салима Ефим Гудок. Светлело уже, вот-вот – и ляжет на траву первая утренняя роса, а за дальним лесом, за обгоревшими стенами, встанет яркое розовое солнце.

Сотня воинов Энвер-бека на рысях проскочила церковь.

– Ну где они, бачка? – Обернувшись на скаку, Энвер-бек – усталый, с надменным изможденным лицом – поправил синий плащ, небрежно наброшенный поверх золоченого панциря работы лучших мастеров Самарканда.

– Там, там, князь, – замахал руками дикоглазый урусутский старик в черном балахоне, похожий на старого ворона. – Еще немного проскачем.

Бек кивнул. Сказать по правде, он не очень-то хорошо понимал язык урусутов, но у этого желтолицего старца была золотая пайцза Тимура, и сам эмир Осман приказал оказывать ему всяческое содействие. Если б не эмир – стал бы Энвер-бек носиться всю ночь по только что завоеванному городу, отданному на три дня в полную власть храбрецов-гулямов?

– Вертай, вертай! – вдруг всполошился старик. – Проехали.

Энвер-бек сделал знак рукой, и послушная ему конная лава остановилась, разворачивая коней. Они подъехали к ручью, в этом месте старик спешился, неумело, чуть было не вывалился из седла. Среди воинов пронеслась по устам насмешка. Бек строго взглянул на них – эта его сотня славилась своей выдержкой. Они даже не зарубили урусутского воеводу – Панфил-бека, а вот наместник, Евсей-оглан, сам подставился под шальную стрелу. Жаль, храбрый был воин. Если у них остались семьи – надо бы проследить, чтоб над ними не надругались. Хотя, похоже, уже поздно. Энвер-бек прислушался – где-то рядом весело гоготали гулямы. Бек улыбнулся – радость воина приятна и командиру, тем более гулямы заслужили все своим мужеством и отвагой. Немало их навсегда останутся в этой северной стране, с жарким только лишь летом солнцем и низким, затянутым белыми облаками небом. И эти урусы – они тоже храбрые воины. Очень храбрые. Ничего, эмир Тимур скоро покорит их, как когда-то их уже покорил Бату. Сербы тоже были храбрыми. И полегли на Косовом поле. Энвер-бек вспомнил вдруг, как вел в атаку несокрушимую конницу сипахов султана Мурада. Сердце радовалось, когда, словно снопы, валились к ним под ноги сербы. Радовалось сердце сипахов, радостно было на душе Энвер-бека, и казалось, ничто не омрачит эту радость. Однако новый султан Баязид почему-то невзлюбил Энвера. Почему-то? Энвер-бек усмехнулся. Мало ли у него был завистников, начиная от евнухов султанского гарема и кончая великим везиром. Донесли – якобы Энвер добивается любви от Юнус-хатенджи, самой красивой наложницы султана. Ну не все в этом доносе было не правдой, Юнус-хатенджи и в сам деле была мила. Но поднять руку на достояние султана Энвер никогда бы не посмел, что бы он там ни думал и что бы ни писали потом завистники. Но Баязид поверил им, а не Энверу. И топор палача коснулся бы его шеи, но Энвер-бек не стал дожидаться смерти. Бежал с помощью верных сипахов, перебив стражу. Долго скитался, прежде чем добрался в Мавераннагр, на службу эмиру Тимуру. И не прогадал. Получил и чин, и войско, и войны. Единственное омрачало теперь чело Энвер-бека – ненависть к Баязиду и желание мести. Увы, неисполнимое желание… Быть может – пока неисполнимое? Может быть, еще даст Аллах…

– Что такое? – Замечтавшись, Энвер-бек не сразу увидел, как спешенные воины ведут от ручья какого-то шатающего человека.

– Это наш, – пояснил похожий на ворона урусут. – Кто-то чуть не убил его.

– Жаль, что не убил, меньше было б с ним возни, – пошутил Энвер-бек, и вся сотня взорвалась хохотом.

Заорали на деревьях вороны, и проснувшийся Авраамка передернул озябшими плечами. Посмотрев на ворон, нашарил в траве палку, запустил… Воронья стая, недовольно каркая, снялась с места и лениво полетела на другой конец улицы, пропитанной дымом и кровью.

– Там кто-то есть, – указав на дальние кусты, произнес один из воинов. Энвер-бек кивнул – он тоже заметил улетевших ворон, а вороны никогда просто так не улетают. Жестом подозвав десятников, он показал на кусты и поднял пять пальцев. Достаточно и пяти десятков. Кивнув, десятники разошлись, и пятьдесят всадников понеслись встречь восходящему солнцу. Честно говоря, бек не очень-то и хотел посылать их. Ну кто там мог скрываться? Какие-нибудь недобитые бродяги – всех более-менее пригодных для продажи гулямы выловили еще вчера. Это было, конечно, хорошо, но, с другой стороны, не очень. Хотелось бы насадить на колья еще пару десятков голов – для устрашения случайно оставшихся в живых, ведь только страх делает урусутов почтительными, впрочем, не только урусутов…

Не доезжая до оврага, большая часть воинов спешилась и бесшумно пошла в обход. Оставшийся десяток, пустив коней в галоп, лихо пронесся мимо кустов – пусть те, кто там скрывается, думают, что беда уже миновала.

Они посыпались в овраг, словно перезрелые сливы. Лихие конники Энвер-бека не стали даже доставать сабель. Командир приказал доставить бродяг живыми? Значит, они будут доставлены, и ничто в мире не могло теперь этому помешать. Часового вычислили сразу – бесшумно свалили арканом, а уж затем… Раничев едва продрал глаза… а руки-то уже были связаны. Когда и успели? Впрочем, спать меньше надо! Салим – единственный, кто успел оказать хоть какое-то сопротивление – уже связанными руками, изловчившись, двинул по зубам одного из гулямов. Тот ощерился, вытащил саблю… и зарубил бы мелкого демона, если б не строгий приказ командира. Ударил плашмя по голове, сильно, так что Салим упал, обливаясь кровью. Его тут же подняли на ноги, выгнали из оврага вместе со всеми… Вынесли на руках лежащего в беспамятстве Тайгая. Выстроили в шеренгу, положив раненого ордынца на землю.

Энвер-бек, медленно подъехав к ним, бросил поводья коня. Его воины спешно вкапывали колья. Раничев сосчитал – шесть. И их тоже – шестеро. Ой, не к добру все эти приготовления!

– Ты понимаешь, что они говорят? – Он обернулся к стоящему рядом Салиму. Парень отозвался злым шепотом:

– Тот, в золоченых доспехах, приказывает отрубить нам головы и насадить их на колья.

– А, так вот почему они смеются, гады!

– Нет, не поэтому. – Салим покачал головой. – Кто-то из них, какой-то десятник, над которым они все посмеиваются, вечно промахивается…

Энвер-бек внимательно осматривал пойманных. Четверо явных бродяг, одна женщина в разорванном платье, и… Бека привлекла дорогая одежда так и не пришедшего в сознание Тайгая. Да, тот был известным щеголем – желтые сапоги, штаны синего, с переливом, бархата, толстый изрядно-таки засаленный кафтан добротного ширазского сукна, Тайгай обычно поддевал его под доспехи.

Бек обернулся к урусуту, спросил, указывая на Тайгая и смешно коверкая слова:

– Кто этот красивый вельможа?

– Этот красивый вельможа – ордынский царевич Тайгай, – громко ответил Раничев. – Думаю, ты его хорошо знаешь!

– Тайгай? – Энвер-бек вздрогнул, с интересом всматриваясь в бледное лицо ордынского княжича. – Так вот он какой… Я много слышал о его мужестве… и о его беспробудном пьянстве, совсем негожем для человека, считающего себя мусульманином! – Бек, пошевелив пальцами, кивнул на Тайгая. – Этого унести. Лекарей. Доложить обо всем эмиру. Нет, сам доложу. Остальным немедля отрубить головы… – Турок вдруг улыбнулся. – Хотя стойте, с женщиной можете сперва позабавиться.