— Черт! Кругом одни дубы и дубовая мебель! — Он поднял с досок майорскую широкую фуражку «аэродром» и с силой запустил ее в пьяную усатую физиономию.

— Убью! — промямлила живая «мишень», облизнулась, не открывая глаз, и вновь захрапела.

Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился к своему дивану. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке и тяжело вздохнул, словно после утомительной борьбы. Затем бросил ворох одежды в сторону стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол. Он усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло, провалился в кошмар.

Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка душат его за горло. Усатая морда майора шипела: «Я тебе покажу, сволочь, как швырять майорские фуражки! Она пошита в Мосторге! Езжай в Москву! Шей новую! С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками!»

Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту, причем все кому не лень. Особенно усердствовали Шмер и боец Кулешев. Ромашкину это было особенно досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и доказать солдату, что тому как подчиненному бить офицера не положено. « А носки стирать положено?» — рычал боец. «Так они не мои, а Шмера, его и бей!». «Его не могу! Он мой взводный, благодетель. Это он велел вас бить по морде!»

Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.

— Твою замполита мать! — взвизгнул Шмер реальным человеческим голосом. — Скотина, нос мне разбил!

Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось возможным. Не во сне, а наяву из носа взводного капала кровь. Мишка запустил валявшимся на полу сапогом в Никиту. Сапожище, шмякнувшись о стену, упал подковками на висок. Никита взвыл:

— Миха! Ты чо? С ума стрендил?! Дерешься, сапоги швыряешь!

— Это ты сбрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал! Алкаш проклятый! Ну и замполита прислали! Алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье. Сегодня же вечером!

И куда-то таинственно исчез…

На построение, кроме Никиты и Ахмедки, не явился ни один офицер. Алсын рассвирепел. Он отправил их на поиски сослуживцев. Ромашкин заглянул в каждую комнату общаги — никого. Затем отправились в обход по квартирам. На ближайших подступах к «берлоге» Шкребуса почуяли недоброе. У крылечка лежали две бутылки, и тротуар усеян окурками.

Дверь отворилась от легкого толчка. Веранда уставлена пустой посудой. Оставалась только узкая тропа в комнату, между пустыми бутылками из-под выпитой водки. Офицеры спали. Шмер, как обычно, на кулаках между тарелками, Миронюк мордой в салате, остальные десять или пятнадцать человек на кровати и на полу.

Хозяин спал в кресле. Он слегка открыл щелки глаз, надул щеки и широким жестом великодушно пригласил присоединяться.

— Откуда? — спросил Ромашкин, показывая рукой на «царский» стол.

— Оттуда! — так же односложно ответил Шкребус. — Немного подумав, вспомнил: — Вчерашний азербайджанский папашка выставился по второму заходу. Бойца-сыночка мы ему отдали, уломал, чертяка! Привезет через десять дней обратно. Не переживай, лучше выпей!

Никита потоптался нерешительно и махнул рукой. А, ну их к черту, начальников!

Ахмедка уже успел вылакать три рюмки, пока Ромашкин набирал закуску в тарелку. А пить что? А, коньяк!

Народ, заслышав, знакомый и ласкающий слух звон, проснулся. И понеслось по новой!

Так никто до светлых очей Алсына в этот день, и не дошел…

Ожидался дождь. Стояли пасмурные дни, и на душе тоже было пасмурно. После вчерашнего «перебора», как всегда, мутило.

В канцелярию заглянул Шмер:

— Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.

— Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает, не говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на черный день?

— А что он уже наступил?

— Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.

— Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.

— Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.

— А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь.

— С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?

— Нас, точнее меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть, самый главный.

— Он что, начальник милиции или партийный вождь?

— Мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, — отчего-то понизил голос Шмер. — Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Ты это любишь! Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.

— Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?

— Чудак! Знакомство с Ашотом — это для тебя как быстрый карьерный рост. Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего! В пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение, на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.

— На неделю! Не поедет! Мы что, всю роту распустим по домам?! Ни мира, ни войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду! Умру с голода, но не буду сидеть за одним столом с твоим мафиози!

— Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла, заходи! — Михаил приоткрыл дверь.

В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как сухой инжир туркмен:

— Изздрасствуй, командыр! — протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.

Ромашкин взглянув на черные, потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.

— Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое! Будыт балшой пир! — туркмен со значением поднял вверх указательный палец. — Нэ пажалэешь!

— Ромаха, бери рюмаху! Надевай шинель и вперед! — распорядился Шмер. — Едем в вертеп! Я открою тебе прелести злачных заведений в здешних местах. Вернее нам откроют. Думаю, ты уже взрослый мальчик, созрел.

— Вертеп?

— Подпольный публичный дом.

— А что у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом!

— У нас в стране нет, а в Педжене есть.

— Что, и нам можно будет пользоваться услугами девочек?

— Держи карман шире! Только наблюдать! У тебя есть стольник на мелкие расходы? Или хоть полтинник? За бесплатно только комсомолки в райкоме отрываются. Тут бизнес, коммерческая любовь!.. Нам можно пить, есть, смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.