Поднявшись еще выше, Харитонов оказался на вершине отрога той же горы, и здесь он ненадолго остановился. И удивился, увидев, что недалеко от креста выросла верхушка купола с красной звездой на маковке. И видно стало, что и крест был продолжением маковки какого-то другого купола.

Идя дальше, Харитонов вышел на едва приметную тропку, и больше не возникало нужды хвататься за ветки деревьев. Местами тропинка переходила в выбитые в камне ступеньки, и подниматься по ним страннику было особенно радостно. Иногда он останавливался, чтобы оглянуться назад, бросить взгляд на пройденный путь, только-только ставший его прошлым. И видел бесконечные полосы снега и леса, уходившие, наверно, и за горизонт, потому что города, из которого они вышли вдвоем, видно не было.

Поднявшись на последнюю ступеньку тропинки, Харитонов оказался на вершине, и перед ним выросли высокие деревянные храмы: три храма, ближний из которых имел на куполе крест, второй – звезду, а третий уходил в небо стрелой громоотвода. Дальше, куда достигал взгляд, росли леса, стояли длинные деревянные постройки с узкими оконницами, а из-за дальнего храма выглядывала краем покатой крыши приземистая избенка, в окошке которой горел неяркий свет.

Туда и пошел Харитонов усталой походкой.

На стук вышел низкорослый худой старик с длинными седыми волосами и бородой, одетый в черную рясу. Его зеленые глаза уставились проницательно на странника.

– Ты, что ли, – вновь пришедший? – спросил он.

Озадаченный Харитонов задумался: а кто же он действительно? Он помнил, кем был до и во время войны. А потом? Потом он стал странником, продолжением бикфордова шнура, который дотащил до этих мест, нервным окончанием этого шнура.

– Да, – кивнул он, – вновь пришедший я.

И сам удивился этому странно звучащему русскому языку, на котором его спросили и на котором он ответил.

– Ну заходи, – старик посторонился, пропуская Харитонова, и закрыл за ним дверь.

Только теперь странник понял, что на этой вершине не было снега и воздух был теплее.

Прошли в довольно просторную горницу с оштукатуренными стенами, на которых висели фотографии, картинки и иконы в жестяных окладах.

– Садись, сын Божий или, может быть, тебя лучше товарищем величать?! – предложил-спросил старик.

– Товарищем… – кивнул Харитонов.

– Ну и как же, товарищ Божий, тебя зовут?

– Василий Харитонов.

– Кушать, небось, хочешь?

– Нет, – ответил Харитонов. – Я уже давно без еды обхожусь.

– Ну, на нет и каши не будет, – старик беззубо улыбнулся. – А помочь мне, старому рабу Божьему, не погнушаешься?

– А что у вас тут? Монастырь? – спросил Харитонов.

– Нет, – ответил старик. – У нас здесь последнее треххрамье. Дальше уже веры нет.

– Какой веры?

– Никакой, – сказал старик. – Ни той, ни этой.

Харитонов сбросил себе под ноги вещмешок и потупил взгляд, чувствуя накопившуюся усталость, груз которой давил на плечи, руки, на все тело.

– Ну, Василий, – прозвучал мягкий елейный голос старика. – Сам я пойду, а ты приляг, отдохни.

Превозмогая усталость, Харитонов поднялся с софы.

– Чего помочь-то? – спросил он.

– Ну, тогда пойдем! – сказал старик и повел Василия на двор.

Сперва подошли к первому увиденному Харитоновым храму. Старик толкнул тяжелые кованые двери – и они открылись.

– Уберем маненько, чтоб к заутрене чисто было, – протянул старик и, вытащив из закутка метлу, передал ее Харитонову.

Сам достал вторую и тут же зашуршал ею по каменному полу.

Быстро вымели мусор и на дощечке вынесли его на двор.

– Так, тут порядок. Пойдем-ка дальше! – сказал старик.

Подошли к храму со звездой.

– Ты-то, Василий, какой веры будешь? – повернулся к страннику старик.

– Неверующий, – нехотя ответил Харитонов.

– Совсем?! – удивился старик. – А в правительство веришь?

– Ну, в правительство нельзя не верить.

– А в Ленина?

– Конечно, верю.

– А в кого больше: в Ленина или в правительство?

Харитонов задумался. Старик был с причудами и этими странными расспросами озадачил его.

– В Ленина, – наконец ответил Василий.

– Ну вот, товарищ Божий, а говоришь – неверующий! – развел руками старик. – Вот как раз и твой храм, что под звездою.

Зашли внутрь. Подмели пол.

– Погоди! – остановил старик собравшегося было выходить Василия. – А чего ж не поклонился-то своему Отцу Высшему? Пойдем, поклонимся!

Подошли к алтарю. Старик зажег свечу и поднес ее к иконостасу. И увидел при этом скудном освещении Харитонов многие портреты и фотографии Ильича, виденные им еще в детстве, запомнившиеся со страниц учебников и газет, журналов и книг.

– Ну поклонись, поклонись же ему! – бубнил негромко, словно боясь рассердить кого-то, старик.

Чтобы уж как-то заставить старика замолкнуть, Харитонов трижды поклонился.

– Ну, теперь пошли. Еще чуть-чуть осталось, – так же негромко сказал старик.

– И что же здесь, молятся? – уже когда вышли из второго храма, спросил Харитонов.

– Молятся больше в православном, – отвечал старик. – А здесь душою обращаются, советов испрашивают, о лучшем будущем для себя и детей просят. В общем, всякое. Сюда вот почему-то женщины не ходят. Только старики да несколько тех, что помоложе.

– А этот, с громоотводом? – кивнул Харитонов на храм, за которым виднелся край избушки.

– Этот?! – вздохнул тяжело старик. – Это социалистической веры. Только не ходят в него больше. Ни одного прихожанина не осталось. Но убрать надобно – вдруг кто-то снова захочет в эту веру вернуться. Храм всегда должен быть чист.

Скрипнули двустворчатые деревянные двери этого храма, и ступили старик и странник на его деревянный пол.

– Подметать тут нечего, а вот с иконостаса пыль стереть надо, – сказал старик и, взяв из ниши в стене несколько тряпок, направился к алтарю.

Иконостас здесь был высокий. Подойдя ближе, Харитонов осмотрел его внимательно, и показались ему некоторые иконописные лики до боли знакомыми. Еще раз пробежался он по ним взглядом, и последние сомнения исчезли: некоторые лики до этого он также видел в газетах, журналах, книжках и учебниках. И вот этого с козлиной острой бородкой, и того, что рядом с ним в пенсне. А на самой большой доске был изображен сидя благообразный плотный старичок в вышитой украинской сорочке, на руках у которого лежал плачущий младенец. И над старичком, и над младенцем парили нимбы и райские птицы. Харитонов еще раз прошелся вдоль ряда икон и заметил, что ни у кого больше из святых этого храма нимбов не было.