– Поздравляю со счастливым освобождением и полной реабилитацией, – язвительно сообщила она, приоткрывая ему дверцу.

– Прием поздравлений по вторникам и четвергам, предварительная запись у секретаря. – Он погрузился на переднее сиденье, а заодно в свой обычный облик, плохо гармонирующий с наличествующим внешним видом, – эдакий принц помойки. – Для вас, мадам, ввиду особого моего расположения, запись необязательна. Кстати, как свободного с недавних пор человека, меня интересует вопрос: куда мы направляемся?

– Навстречу новым неприятностям, – произнесла Ракитская, на этот раз совершенно бесстрастно.

– Не хочу показаться наивным, но разве я не полностью оправдан? Или не улажены еще какие-то формальности?

– Я угадываю в твоем тоне претензию, или мне послышалось? – В ней снова проснулась ирония. Не дожидаясь ответа, адвокатесса продолжала: -С формальностями все в порядке, на мой счет можешь не беспокоиться, хотя опасное направление определено верно: угроза исходит от красивой женщины.

– Кто же эта грозная красавица? Сейчас угадаю. Выдающаяся су… прошу прощения, стерва Катерина Масленникова? Она по-прежнему наводит ужас на криминальный мир?

– Меня это не интересует. О своих делах будешь объясняться с шефом, – Ракитская оборвала его на полуслове.

– Ладно, легко изменяем тему. Я должен расценивать почетный эскорт, который ты мне составляешь, как утвердительный ответ на свое недавнее предложение?

Ракитская оценивающе посмотрела на Кроткова, не проявляя видимого энтузиазма.

– Не наблюдаю былой пылкости. Я допускала, хотя, заметь, не рассчитывала, что ты затащишь меня на заднее сиденье там, прямо у ворот тюрьмы, без наводящих вопросов.

Он тоже оценивающе оглядел ее и – заднее сиденье.

– Поспешишь – людей насмешишь…

Ракитская взглянула на попутчика с интересом.

– Угадываю основательный подход к проблеме. – Она повернула зеркало заднего вида к себе и поправила прическу. – Хотя я по-прежнему настаиваю на том, что твои дела меня не касаются, позволю себе дать один дружеский совет: постарайся уделить больше внимания другому основному инстинкту.

При появлении Кроткова Сенатор, против обыкновения, прервал очередной киносеанс и проследовал в кабинет. Он встретил недавнего зека недружелюбно, что, впрочем, являлось для босса вполне характерным. Сесть не предложил, и гость так и остался стоять на почтительном расстоянии, глядя на хозяина, восседающего в высоком, помпезном кресле, как на троне. Кабинет был двухуровневый: массивный вычурный письменный стол с ножками, выполненными в форме кареатид, и кресло Сенатора стояли на возвышении, поднимая его над окружающими.

– Проветрил мозги на киче? – спросил Сенатор, не поднимая глаз.

Кротков спокойно молчал: он знал, что шефа перебивать не стоит, грубость Сенатора в какой-то мере компенсировалась немногословностью. Даже в самом дурном расположении духа он после двух-трех вступительных ругательств переходил к делу.

– Ты вроде образованный человек, а «наезжаешь» на всех без разбору, как танк, дальше собственного ствола ни хрена не видишь. Гляди, подорвешься – только яйца по небу полетят! – Сенатор после длинной паузы уставился на Кроткова своим тяжелым взглядом. – Садись, не маячь.

– Благодарю. – Кротков с достоинством опустился в широченное, но низкое и неудобное кресло, не отводя глаз от босса. Это был ритуал: нужно выражать почтение, не теряя лица. Сенатор, поднявшийся из грязи в князи, придавал непомерное значение подобным условностям, а Кротков еще на комсомольской работе в совершенстве овладел искусством ходить «на ковер».

Сенатор прошелся по своей кафедре и, резко обернувшись, удостоверился, что посетитель смотрит ему в спину, а не глазеет по сторонам.

– Знаешь, кто папаша этой чертовой девки Масленниковой? Думаешь, какой-нибудь Масленников? А вот тебе хрен! Уткин. Председатель Верховного суда.

Кротков с ужасом понял, что обделался по полной программе. Действительно угораздило: думал, споткнулся о камешек, а оказывается, нарвался среди чистого поля на противотанковую мину замедленного действия. Если рванет – разнесет в клочья. Собеседник прервал поток кротковского сознания.

– На этот раз тебе, придурку, повезло. Завтра же с ней все уладишь. Только в другой раз я за твою охренелость расплачиваться не стану. – Последние слова Сенатор произносил не зло, а устало.

Кротков понял: босса тревожит что-то еще, значит, оргвыводов не последует – сейчас ему не до показухи. Из-за дурацкой Масленниковой с ее шишкой-отцом по большому счету самому Сенатору ничего не грозило. Если бы не смог отмазать исполнителей, отдал бы на съедение со всеми потрохами, а сам от них открестился. Отдуваться пришлось бы ему – Кроткову и его людишкам. Нет, что-то тут не то, видно, случилось нечто, затрагивающее шефа лично.

– Пойдем примем по сто граммов, нужно кое-что обсудить, – выдал Сенатор после нескольких затяжных кругов по кафедре, подтверждая догадки гостя.

Кротков, отправившись в туалетную комнату вымыть руки, увидел себя в зеркале и был слегка шокирован такой явной непредставительностью. В подобном виде при других обстоятельствах он не сунулся бы дальше собственного сортира, тем более не явился бы к шефу. С другой стороны, если Ракитская пережила общение с ним без обморока – этот мужлан и подавно вытерпит, не поперхнется.

За столом сидели вдвоем. Кротков отдавал должное кушаньям, с тайной издевкой поглядывая на Сенатора, который, словно обиженное капризное дитя, воспринимающее ужин как тяжелейшую повинность, ковырял специально для него приготовленный в американском стиле бифштекс с кровью.

– Пока ты на нарах загорал, дорогие соседи на нас «наехали»: всех центровых нищих загребли под себя. С нищими я дал им просраться, но теперь так мыслю: эта вшивота – только начало. Следующий на очереди – ты. Смотри не вздумай облажаться и подставить меня еще раз! Удушу собственными руками! – Он вдруг выскочил из-за стола и стал быстро ходить туда-сюда, разрубая рукой невидимых врагов. – Пусть твои дармоеды берут задницы в руки и пройдутся по всем клиентам. Если кто-то предложит сменить «крышу» – немедленно докладывать. Доложат – получат премию, не доложат – выпускай кишки! Без разговоров! Твои предложения?

– Завтра, – твердо сказал Кротков. Когда Сенатором овладевал руководящий бум, он становился совершенно нетерпим к чужому мнению. – Я должен во всем разобраться на месте.

В этот момент зазвонил телефон. Кротков не слышал, о чем говорит собеседник Сенатора, но шеф едва не задохнулся от гнева:

– Началось! Сожгли твой склад. Возьми двоих моих ребят и дуй разбираться! Жду звонка.

Подполковник приехал на свою дачу через шестьдесят пять минут после гибели Кати. Девушку внесли в дом и уложили на диван. Его люди, очевидно, не потеряли присутствия духа: диван был накрыт куском брезента.