– Мое почтение. – Хозяин скривил свое и без того не слишком благообразное лицо в ухмылке, отвесив полупоклон. В горле у него, как обычно, что-то каркало и булькало. – Вас не мучает совесть, мой лампасоносный коллега? – Он безнадежно махнул рукой: – Знаю, в вашем министерстве мало знакомы с этим феноменом.

– Замечательная погода, – согласился зам тоном хорошо воспитанного человека, вынужденного вести светскую беседу со стопятилетней троюродной тетушкой.

– Никогда не будите спящую совесть, – гнул свою линию хозяин, легко убрав улыбку с лица и поддав скрежету в голос. – Могут быть большие неприятности.

– По железной дороге…

– Так, – сказал Дуремар задумчиво, закинув ногу на ногу, в третий раз за минуту кардинально изменив настроение, по крайней мере, изобразив это на лице. – Так, – он сделал рукой винтообразное движение, как бы закручивая лампочку в потолок, – переходим к фактам. Факты печальны. Печальна участь мадемуазель Масленниковой-Уткиной – раз. Печально стремление моего коллеги скрыть трагическую правду – два.

– Увы, исполнители не могут быть интеллектуалами просто по определению. Ни один башковитый парень не захочет ковыряться для нас в дерьме – захочет ездить на лимузине и отдавать распоряжения. – Зам старался сохранять ледяное спокойствие. Он был готов ответить на обвинения в идиотизме своих подчиненных, но необходимость оправдываться перед равным по положению и крайне заносчивым Дуремаром его донельзя раздражала. Еще более раздражало то, что попутчику удалось разнюхать о его проколе слишком быстро.

Дуремар взмахнул густыми кустистыми бровями, могущими заинтересовать торговца щетками, словно смахнув реплику оппонента.

– И более всего печальны поползновения господина Уткина сдаться властям – три.

Зам весь напрягся, стараясь не показывать виду. Впервые за долгое время он ощутил реальный страх разоблачения, и вместо потока спасительных идей в голове застряла одна дурацкая мысль: «Вот к чему эта сволочь про совесть вспомнила…» «Эта сволочь», натянув одну из своих мерзких глумливых полуулыбок, смотрела на него в упор с видом полного превосходства и презрения. «Застрелил бы с удовольствием, – подумал зам, но потом приструнил себя: – А может, просто у него морда такая?» Наконец, он превозмог гадливость и задал вопрос:

– Уткин уже успел стукнуть?

Попутчик снова закинул ногу на ногу, поменяв их местами, и оживился.

– Нет. Пока.

– Тогда принимаем меры сейчас же, и через полчаса наш председатель Верховного суда будет уже двадцать минут как мертв.

Зам на секунду замолчал. Дуремар сделал широкий жест, предлагающий продолжить высказывание.

– Ну, и…

– Я смогу держать все под контролем. Завтра же передам своему непосредственному руководству компромат на Уткина. Обвинения во взятках по двум-трем делам. У меня по всем его процессам за последний год картотека втрое больше, чем в самом суде. – Он опять замолчал.

– Ну, и…

– Министр проследует с моими бумажками к Президенту на ковер, – продолжил зам, все более раздражаясь, – и они примут единственно мудрое решение: все тщательно проверить, и главное – чтобы, понимаешь, строго секретно. – Он передразнил манеру речи Президента, от чего немного успокоился. – Кстати, Уткин знает, что пора ему заказывать панихиду по отпрыску?

– Отпрыск – это слово мужского рода. – Дуремар специально для этой фразы броском поменял ноги местами и перешел в состояние задумчивости. – Нет, не знает. Пока. – Перебросил ноги, воспрянул. – Суть предложений в целом ясна. Приятно иметь дело с решительным и принципиальным человеком!

– Мне нужно позвонить, – отчеканил зам. Теперь он, в качестве руководителя исполнительных структур, владел ситуацией.

– Терпение, – Дуремар выставил вперед ладонь, призывая собеседника к спокойствию.

– В чем дело? – Зам уже оседлал коня и не желал слезать.

– Я сказал, предложения ясны. Но не одобрены.

– Тогда прошу объяснить почему, только популярно, чтоб я все понял и проникся, – зам цедил слова как капли отравы, – потому что у нас пока не все благополучно с консенсусом, – на «консенсусе» он сделал ударение.

– Осуществляя изложенный план, мы слегка лишимся головы. – Дуремар лихо «ввернул лампочку».

– Во-первых – кто не рискует, тот не пьет шампанское. Во-вторых – не понятно, как и за счет чего мы лишимся головы. – Зам попытался изобразить собеседника и даже повторил его коронный жест.

– Головы лопнут, – Дуремар с улыбкой посмотрел на неудачливого имитатора, изобразив руками взрыв, – от нежелательного общественного резонанса.

– Пока не вижу, каким же все-таки образом, – упрямо стоял на своем близорукий зам.

– Мой дорогой глубокоуважаемый милиционер, давайте проведем мысленный эксперимент, – сказал Дуремар вкрадчиво.

– Давайте, давайте! Давайте проведем! Проведем мысленный эксперимент – только быстро, потому что пока мы упражняемся в изящной словесности, этот чертов Уткин с его больной совестью нас пошло и банально заложит.

– Спокойствие! Мысленный эксперимент начался! Собирается спецгруппа для расследования дела об убийстве Верховного судьи. Так! В нее включены самые тупоголовые следователи. Они начинают прорабатывать свои безумные версии. Постоянно попадают в гениально расставленные ловушки. Уткин пал жертвой марсианской агрессии! Напряжение нарастает! Еще раньше его дочь вступила в схватку с семичленным инопланетным чудищем! Но погибла в неравном бою от галактической пули, калибром пятнадцать миллиметров! Выпущенной противником из пистолета милицейского образца!

Дуремар отвернулся от «милиционера», ошарашенного эмоциональным накалом речи, и стал внимательно изучать пейзаж за окном, как человек, впервые посетивший Москву. Они пошли на второй виток по Садовому кольцу.

– Я так понимаю, у тебя есть более гениальный план, который может сберечь наши головы для новых свершений? – Зам откатился на исходные позиции, готовый встретить в штыки встречное предложение. Поступить так следовало для восстановления статус-кво. «Если наш дражайший клоун сохраняет спокойствие – значит, какое-то время, чтоб разобраться с делами, еще есть. Важно не просто оказаться правым, главное – оказаться правым вовремя!»

– Более гениальный план – он, разумеется, прост, как все более гениальное… – Говорящий выдержал паузу, меланхолически шевеля пальцами, не отрываясь от окна. – Я сам загляну к Уткину. По-соседски. Утешу несчастного. Скажу, что мы найдем его дочь: мы же все можем! – Он обернулся к заму, будто ища поддержки. – Мы же все можем?!

– Отсрочка на несколько дней. За это время ты по-соседски раскроешь ему глаза на глубину его падения. И он задохнется от стыда, не оставив мемуаров. Я правильно понял?

– Браво. Наконец-то узнаю коллегу.

– Значит, решено? Задохнется от стыда? Тогда я спокоен. – Зам умиротворенно развалился на сиденье. – Осталась только одна маленькая проблема, даже не проблема – так, проблемка: что делать, если он возьмет и откажется?