‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не знаю, сколько я так простояла, глядя прямо перед собой и так и не решаясь спуститься с крыльца. Не хотела оставлять следы на нетронутом снеге, да и от дома уходить не хотелось. В нем было безопасно.

Потихоньку стало смеркаться, декабрьские сумерки опускались быстро. Без движения долго на холоде не простоять, и я вернулась обратно в нашу комнату. После свежего воздуха запах тут воспринимался ещё ярче, но это вынужденные неудобства. Зато тепло.

В комнате было темно. Я рискнула и отодвинула матрас в сторону, чтобы хоть немного стало светлее.

Села, устроившись удобно, и стала ждать. По ощущениям прошло уже несколько часов, не меньше, а Ланских все не шел. Я не могла думать ни о чем другом, кроме того, как он будет добираться. В расстояниях я не разбиралась, но примерно помнила, где располагалась заправка и сколько времени понадобится, чтобы до нее добраться и вернуться назад.

А что, если ему стало плохо? На обратном пути, а я сижу тут и ничего не делаю. Я вскочила, метнувшись по комнате, схватила куртку.

Слишком много времени уже прошло.

Распахнула дверь и вскрикнула от неожиданности.

Ланских стоял за ней, в двух руках — канистры, тяжёлые, доверху наполненные топливом.

— Куда собралась? — спросил, заметив в моих руках куртку.

— Уже никуда.

И снова он прожёг меня насквозь своим темным взглядом, я развернулась, бросая куртку на спинку кровати и ругая себя за излишнюю панику.

Все с ним в порядке, а ты просто дурочка, Регина.

Ланских оставил канистры за дверью, вынул из-за пазухи бутылку шампанского и поставил ее на табуретку, ставшую нам импровизированным столом.

— Это зачем? — удивлённо спросила, беря бутылку в руки. Шампанское было холодным, по стеклянному боку медленно катилась крупная капля конденсата.

— Новый год сегодня. Я подумал, без шаманского никак.



Пузырьки шампанского лопались на языке.

Оно кислым было, и я пила маленькими глоточками, морщилась, но все равно было хорошо.

Двенадцати мы ждать не стали, да и речи президента с боем курантов слушать было негде.

Максим развернул проволоку на крышке шампанского, потянул пробку. Я голову в плечи втянула, готовая, что он выстрелит сейчас, но не выстрелил.

Пробка плавно открылась, издав тихий хлопок, и из горлышка вырвался лёгкий дымок.

Максим налил в одну чашку, во вторую — плеснул кипятка. Там, на дне, лежал пакетик заварки с прошлого чаепития — запасы мы экономили.

— Ты не будешь? — удивилась я, принимая из его рук чашку.

— Ты забыла? — спросил он с лёгкой улыбкой, — я не пью алкоголь.

Я хотела ответить, что в такой день, как сегодня, можно было и поступиться своими принципами, но не стала. Если Ланских чего не хотел, то уговоры не помогут, это я уже поняла.

Мы чашками чокнулись, я пригубила свою.

— Желание загадывать будешь? — поинтересовался он.

— У меня одно оно. На все прошедшие новые года и на это.

— Расскажешь?

Ланских сел ближе на кровать, она скрипнула под нами, пружины провисли ещё ниже. Теперь мы сидели вплотную, соприкасаясь бёдрами, локтями.

Гудел генератор, пахло дизелем, было жарко и сухо так, что в носу немного щипало.

Но, как ни странно, я чувствовала себя почти счастливой. Вопреки всем обстоятельствам.

— Чтобы прошлое моем осталось в прошлом.

В подробности вдаваться не стала, и так все понятно было. Я это желание каждый год загадывала, и бумажки жгла, и виноградины в рот запихивала.

Но сейчас казалось — мечта совсем близко. Пока мы прячемся тут, Токтаров ловит Вадима.

Максим повернулся ко мне и легко коснулся губами моего виска.

— Так оно и будет.

Потянулся к столу. Там лежали продукты, которые он купил вместе с шампанским — немного, чтобы не привлекать лишнего внимания. Сосиски, хлеб. И мандарины.

Максим взял один из них, начал чистить. В комнате сразу запахло праздником, я улыбнулась, глядя, как в тусклом свете фонаря его тонкие сильные пальцы делят мандаринку на дольки.

Одну он протянул мне. Я на язык положила, смакуя, чувствуя, как вытекает из нее кисловато-сладкий вкус, и не было ничего не свете слаще этой мандаринки.

Я даже глаза от удовольствия прикрыла.

— Хорошо как.

Так мы и ели, каждый по дольке, не торопясь. Да и куда нам было?

Максим взглянул на наручные часы:

— Пять минут первого. Наступил новый год. Давай целоваться.

И меня к себе притянул. Губы его было сладкие, мандариновые, и поцелуй был таким же, неспешным, медленным.

Одежда наша слетела на пол и мы занимались сексом так же, словно изучая друг друга и никуда не спеша.

А после лежали вдвоем под одним одеялом. Оно все ещё пахло сыростью, но было уже сухим, теплым, почти уютным, как и объятия Максима.

Я голову к нему на плечо положила, а он водил по моим спутанным волосам пальцами, от которых пахло сексом и новым годом.

— Расскажи, как ты фирму открыл, — попросила я его. После секса тянуло пообщаться.

— Разработал одну программу. Продал ее. Разработал следующую, продал ещё дороже. Потом узнал, за сколько их перепродали мои посредники, неприятно удивился тому, как продешевил. И решил, что способен продать по такой цене сам.

— Где твои родители?

Ланских долго тянул с ответом. Я поняла, что ляпнула лишнего, но назад уже ничего не воротишь. Пока подбирала слова, как извиниться, он первым заговорил:

— О́ни живы. Здоровы. Я думаю, все у них хорошо.

— Вы не общаетесь? Если не хочешь, не говори.

— Да, не общаемся. О причинах умолчу, но это мое взвешенное решение.

— Про моих ты и так знаешь, — желая сменить вектор, сказала я, — с отцом мы никогда не жили, у него была другая семья. Мамы тоже нет…