— Здравствуй, Регина.

— Иванова на связи, — пошутила, испытывая неловкость, — спасибо за одежду. И за еду.

— Не стоит благодарности. Мне приятно о тебе заботиться.

Что ответить ему на это я не нашлась, потом спросила о другом:

— Как дела? Есть новости?

— Пока ничего нового.

Мне очень хотелось знать, где теперь скрывается Максим. И ест ли ему смысл прятаться без меня, ведь это не его, а меня искал Вадим.

Но по телефону такие вещи не обсудить, а что ещё спрашивать я не знала.

— Ты приедешь?

— Пока нет. Не хочу привлекать лишнее внимание к больнице. Там ты в безопасности, пусть так и будет.

— Хорошо, — вздохнула я, — спасибо ещё раз.

— Пиши, как только соскучишься.

Я не стала говорить, что этого никогда не случится. Я не стану по нему скучать, он чужой мне человек.

Вот только ночью, лёжа в кровати, я то и дело брала в руки телефон, что прятала под подушкой.

Открывала, заглядывая в мессенджер, видела, что он онлайн, и закрывала телефон.

— Спи, Регина, — шепнула тихо под нос, — спи, пока не наворотила дел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я и спала.

Первые два дня так и прошли — между сном я сдавала анализы, ходила на процедуры, а как только оказывалась в кровати, закрывала глаза и тут же засыпала. В этом было даже какое-то спасение, не думать ни о чем.

Ни о смерти Леши, ни о Вадиме, ни о Максиме.

Впрочем, с последним были проблемы.

Незримо, он почти всегда присутствовал рядом. Каждый день я получала от него две передачи, всегда со свежей, иногда горячей еще ресторанной едой. Ланских безошибочно угадывал то, что мне нравилось, это пугало даже. За тот короткий промежуток времени, что мы провели наедине, мне казалось невозможным выучить вкусы другого человека, но он справился.

— Повезло тебе с мужем, — сказала как-то бабушка-соседка, когда я разбирала очередной из пакетов. Я посмотрела на нее рассеянно, думая, откуда она знает о Лешке? А потом только дошло. Для всех мой муж — совсем другой человек, и бабушка имела ввиду Ланских.

— Повезло, — ответила я.

Каждое утро начиналось с сообщения от него, каждый день заканчивался пожеланием спокойной ночи. К исходу третьего дня я поймала себя на мысли, что кручу в руках телефон, зная, что примерно через пять — семь минут от него придет сообщение.

А когда осознала это, отшвырнула в сторону телефон, накрыла его подушкой и замерла испуганно.

Но все же, едва слабая вибрация от входящего сообщения отозвалась под подушкой, я не смогла удержаться. Разблокировала, жадно читая строки, хоть в них и было стандартное сообщение

«Как прошел день, Регина?»

«Отлично. Есть новости?»

«К сожалению, пока никаких»

«Понятно», — написала я. Подумала и добавила «Спокойной ночи».

На четвертый день моего пребывания бабушку выписали. Я уже успела привыкнуть к ее тихому, почти незаметному присутствию. Она стеснялась, но все же спрашивала меня о моей жизни, но я все чаще отвечала односложно, зато слушала ее, не перебивая, а бабушке только того и нужно было. Она рассказывала про свою жизнь, про то, как сорок лет назад сбежала от мужа тирана и воспитывала одна дочь.

Я пожелала ей на прощание здоровья. Теперь, когда я уже выспалась на неделю вперед, без соседки было даже скучно. Никто не включал Малышеву и не смотрел «Модный приговор», качая тихонько головой на очередной клоунский наряд. Еще пару дней и я бы сама втянулась в совместный просмотр передач.

Наверное, от скуки, а может, от отсутствия информации, я сделала это. Позвонила Максиму.

Номер, с которого он мне писал, был не тот, что раньше, старый я помнила наизусть.

Ланских ответил на третий гудок, когда я решила — еще два, и сброшу, и не буду ему отвечать, если перезвонит. Господи, так глупо, мы уже трахались с ним, а я веду себя как юная девственница.

— Здравствуй, Регина, — произнес он, в своей обычной манере.

От мягкого, бархатного голоса, мурашки поднялись до самого загривка, я поежилась.

— Привет, — произнесла и замолчала, не зная, что говорить дальше. Вот дура же ты, Регина, на черта нужен был тебе этот звонок? Все еще только больше запутывалось.

— По голосу кажется, что тебе стало легче. Это радует, — первым нарушил затянувшуюся паузу Ланских.

— Я уже не пытаюсь откашлять свои легкие, — призналась я, а он рассмеялся тихо. Смех у него был приятный, чарующий даже. Я вспомнила темные глаза Максима, в глубине которых прятался дикий огонь, и вздохнула.

— Еще немного, и я заберу тебя. Мы вылетаем десятого.

Я подняла глаза к потолку, пытаясь в уме прикинуть, какое сегодня число, но сбилась.

— Что с Вадимом?

— Он залег на дно. Я думаю, для нас будет лучше, если его поисками займутся в наше отсутствие.

— Наверное, — согласилась неуверенно. Я не особо понимала, что мы будем делать в Германии, среди сытых и довольных жизнью немецких фрау и герров. Но не спорила пока — зачем? Я не была уверена в завтрашнем дне, так зачем тратить силы и спорить о том, что может еще не произойти.

— Чем ты занята сейчас?

— Сижу на кровати. В больнице не так много развлечений.

— Давай вместе есть апельсин, — предложил Максим, а я растерялась даже.

— Ты здесь? Тебя пустили в отделение?

— Нет, Регина, я далеко. Но ничего не помешает сделать это по телефону. Возьми апельсин, я подожду.

Я не понимала, к чему он клонит, но послушно взяла в руки апельсин, — их в тумбочке лежало штук пять, заботливо переданных самим Ланских.

— Взяла? А теперь чисти шкурку. Я делаю тоже самое.

Я прижала телефон плечом к уху, надкусила край кожуры, ощутив горечь цедры, а потом начала очищать его по кругу.

— Чувствуешь запах? Это марокканский апельсин. Их еще называют кровавыми за цвет.