и родила наследника. Ее сын, будущий император, теперь принадлежал русской императрице. В результате этих долгих месяцев разлуки и страданий Екатерина так и не смогла впоследствии испытывать нормальных чувств к Павлу. Следующие сорок два года их совместного существования она оказалась не способна почувствовать или выразить по отношению к нему материнское тепло и привязанность.

Екатерина отказывалась вставать с постели и покидать комнату «до тех пор, пока не буду чувствовать себя в силах победить свою ипохондрию». Всю зиму 1754/55 года она провела в тесной, маленькой комнате, с небольшими плохо закрывающимися окнами, через которые сквозил морозный воздух с обледеневшей Невы. Чтобы отвлечься и немного утешиться, она обратилась к книгам. Зимой Екатерина читала «Анналы» Тацита, «Дух законов» Монтескье и «Опыт о всеобщей истории и о нравах и духе народов» Вольтера.

«Анналы» – история Римской империи, начиная со смерти императора Августа в 14 году после Рождества Христова, рассказывающая о правлениях Тиберия, Калигулы и Клавдия и заканчивающаяся смертью Нерона в 68 году, – стали для Екатерины одной из самых сильных работ по истории античности. Главной темой в сочинении Тацита являлось подавление свободы тираническим деспотизмом. Убежденный, что сильная личность – не важно, злая или добрая, – а вовсе не глубинные процессы творят историю, Тацит создал прекрасные портреты этих личностей в скупой, но эффектной манере. Екатерина была поражена его описаниями людей, а также анализом власти, интриг и развращенности Римской империи; она находила параллели с людьми и событиями, окружавшими ее теперь, шестнадцать столетий спустя. Она вспоминала, что его труд совершил «необыкновенный переворот в моей голове, чему, может быть, немало способствовало печальное расположение моего духа в это время. Я стала видеть многие вещи в черном свете и искать в предметах, представлявшихся моему взору, причин глубоких и более основанных на интересах».

Монтескье приобщил Екатерину к политической философии раннего Просвещения, которая анализировала сильные и слабые стороны деспотического правления. Она изучала его тезисы о том, что возможны противоречия между осуждением деспотизма в целом и поведением отдельных деспотов. Впоследствии она в течение многих лет заявляла, что обладает «республиканской душой», за которую так ратовал Монтескье. Даже после того как Екатерина заняла российский трон – где государь являлся деспотом, по определению, – она старалась не злоупотреблять личной властью и создала правительство, которым руководила с помощью здравого смысла, а проще говоря, ратовала за великодушный деспотизм. Позже она объявила, что «L’Esprit des Lois» «должен быть часовником каждого разумного правителя».

Вольтер нравился ей простотой, остроумием и ёмкостью. Он работал над «Essai sur les Moerus» в течение двадцати лет (полный текст был опубликован под заглавием «Essai sur l’Histoire Generale») и включал не только описание нравов и манер, но также обычаев, идей, верований и законов. Вольтер пытался написать историю цивилизаций. Он рассматривал историю как последовательное движение человечества от первобытного варварства к знаниям. Он не видел роли Бога в этом процессе. Разум, а вовсе не религия, как заявлял Вальтер, должен править миром. Но люди должны были вести себя как разумные представители земли. Таким образом, он подходил к роли деспотизма и делал заключение, что деспотическое правление, если оно осуществляется разумно, возможно, самый правильный способ руководства государством. Но разумным может быть только просвещенный монарх, а деяния просвещенных правителей эффективны и в то же время великодушны.

Для понимания этой философии молодой женщине, приходившей в себя после родов, требовалось немало усилий, но Вольтер упростил ей задачу, заставив ее смеяться. Екатерина, как и многие ее современники, была очарована Вольтером. Она восхищалась его гуманистическими идеями, которые сделали его проповедником религиозной терпимости, но также ей нравились его атеизм и открытое презрение к окружавшей его помпезности и глупости. Он был философом, который научил ее смеяться и выживать. А еще он научил ее править.

Рождественским утром Екатерина собралась с силами и посетила богослужение, но в церкви у нее началась лихорадка, и она почувствовала боль во всем теле. На следующий день у нее поднялась температура, началась горячка, и она вернулась в свое временное жилище – маленькую холодную комнату. Она оставалась в этой каморке, избегая своих покоев, поскольку они находились рядом с покоями Петра, где, как она говорила, «днем и отчасти ночью было шумно, как в казарме». Кроме того, Петр и его окружение «много курили, и неприятные испарения и запах табака давали себя знать».

К концу Великого поста Сергей Салтыков вернулся из Швеции после пяти месяцев отсутствия. Еще до его возвращения Екатерина узнала, что вскоре его снова отошлют, на этот раз в Гамбург в качестве постоянного русского посла, а это означало, что им придется расстаться. Салтыков прекрасно понимал, что их роман закончился, и считал, что ему повезло, раз он смог выйти из этой истории подобным образом. Он предпочитал легкий флирт с придворными дамами опасной связи со страстной и слишком привязчивой великой княгиней.

Сам же он испытывал страсть к совершенно другой особе. Его миссия в Стокгольме сыграла с ним своего рода шутку. При иностранных дворах было известно о его связи с Екатериной, и Салтыков понимал, насколько нелепой оказалась его роль вестника о рождении Павла. Но когда он добрался до шведской столицы, то быстро избавился от смущения по этому поводу. Он вдруг обнаружил, что стал знаменитым. Все признавали его как любовника Екатерины и, возможно, отца будущего наследника русского трона. Он понял, что все мужчины были объяты любопытством, а женщины – охвачены восхищением; вскоре у него появился большой выбор воздыхательниц. Слухи о том, что он вел себя «несдержанно и фривольно со всеми женщинами, которых встречал», достигли Екатерины. «Сначала я не хотела этому верить», – говорила она, но Бестужев, получавший информацию от русского посла в Швеции Никиты Панина, сообщил ей, что эти слухи правдивы. И все же, когда Салтыков вернулся в Россию, Екатерина захотела увидеть его.

Лев Нарышкин устроил эту встречу. Вечером Салтыков должен был явиться в ее покои. Екатерина ждала его до трех часов ночи. Но он не пришел. «Я мучилась вопросом, что могло помешать ему», – писала она позже. На следующий день она узнала, что его пригласили на встречу масонов, которую он не мог пропустить. Екатерина специально спросила об этом Льва Нарышкина.

«Мне стало ясно как день, что он не явился по недостатку рвения и внимания ко мне, без всякого уважения к тому, что я так долго страдала исключительно из-за моей привязанности к нему. Сам Лев Нарышкин, хоть и друг его, не очень-то или даже совсем не оправдывал его. Правду сказать, я этим была очень оскорблена; я написала ему письмо, в котором горько