настолько гуманен, как Хардинг, и тем более не настолько осторожен. Поэтому мои методы максимально радикальны. Но зато также максимально эффективны и достигают нужной мне цели за считанные дни. Максимум недели. В любом случае, тебе должно понравиться. Чтобы такому, как ты, Зверю и не понравилось то, что с ним сделают… Вернее, во что его собираются переделать… Не каждый это сумеет выдержать. Точнее, это не сумеет выдержать вообще никто из смертных, кроме Зверя и тебя. Но ты будешь в разы лучше, чем он. Ты станешь недосягаемым ни для кого и нигде совершенством. И моим! Всем моим!

3.23

Хантер не обманул. Пусть частично и выглядел как полный и отбитый на всю голову психопат, но… Похоже, он просто пытался внешне соответствовать своему изначально выбранному образу. Потому что такие, как он психопаты всегда были себе на уме и никогда не раскрывали всех своих карт до конца и полностью, пряча в рукавах, как минимум, с дюжину козырных тузов. И за тот не короткий разговор их самого первого личного знакомства, Кен, наверное, должен был всё-таки поблагодарить Князя. За небольшую передышку. За возможность подготовиться и морально, и даже физически к тому аду, который был уготован для Дерека на ближайшие в этом месте часы. А то и на целую вечность.

А это действительно оказалась вечность. Вечность в эпицентре истинного Ада. Ада, не описанного ни в одном из земных произведений в мире Вударда. Ада, который и в самом деле не способен пережить ни один смертный. Но Кен почему-то пережил. Неизвестно каким чудом, но… выжил… И даже не тронулся в какой-то степени рассудком. По крайней мере, ему перекрутило все мозги в кровавый фарш именно от запредельной боли. От боли, от которой, как правило, никто не выживает, поскольку полученный от неё шок ломает кости и рвёт нервы на раз, куда быстрее и эффективнее, чем смертельный разряд, полученный на электрическом стуле.

Странно, что он до сих пор не потерял сознания. Хотя, возможно, и терял, как минимум с дюжину раз. Но его быстро приводили в чувства каким-то специальным для этого средством. Возвращали в этот кошмарный мир или реальность снова и снова. И снова прокручивали в огромной и раскалённой до предела мясорубке из нечеловеческой боли. Из сплошной боли, превратив постепенно в эту боль и его самого. Всё его тело. Сделав его одной сплошной болью…

Он бы и рад был бы кричать от неё во всю глотку, срывая голосовые связки и разрывая в кровь горло изнутри, но тот грёбаный кляп… Хотя, может благодаря этому кляпу всего его зубы, включая язык и губы, остались целыми и почти невредимыми, потому что он всё равно пытался его прогрызть или как-то сломать. Но у него ничего не вышло. Кроме одной единственной мелочи — он не свихнулся. Просто одурел. От переизбытка пережитой боли. От всего того, через что ему пришлось пройти и, мать его, выжить…

Его даже не стали приковывать на этот раз цепями к стене. Просто надели наручи на запястья и такие же широкие железные браслеты на щиколотки, а те, в свою очередь, были присоединены к тяжёлым цепям, намертво вмонтированным в пол тюремной камеры. Вернее, каменного мешка с единственной дверью и непонятным источником очень тусклого света. Каменного мешка, в котором вообще ничего не было, кроме тела Кена, валяющегося прямо на полу в одном ошейнике.

Да. Его раздели. Ещё во время «пыток». Или, точнее, во время чудовищных экспериментов над его организмом. Каких, наверное, не проводили даже в гестаповских застенках. В какой-то мере можно даже посчитать за счастье, что многое из того, что с ним тогда делали, не отложилось в его памяти и, судя по всему и по большей части, всё из-за той же боли. Именно боль не позволяла ему запоминать, как и слышать… Слышать то, что ему тогда говорил, а иногда и буквально кричал Хантер. Конченный, его мать, ублюдочный Хантер с его дибильным хохотом и горящими даже при ярком красном свете хирургических ламп демоническими глазами.

— Я ведь предупреждал тебя на его счёт. Предупреждал держаться от него подальше…

Боже… как же ему хотелось сдохнуть… Или провалиться в милостивые объятия Тьмы. Но как-то наконец-то отсюда вырваться. Вырваться из этого грёбаного мира и его вывернутой наизнанку реальности. Хотя бы чтобы просто на какое-то время забыться… забыться от боли…

Правда, теперь она не шла ни в какое сравнение с той, какой его пытались убить или свести с ума ещё несколько минут назад. Сейчас она была не то что терпимой, Кен практически её не замечал. Его больше всего теперь доводила до трясучки дикая слабость и запредельная усталость. Как будто он не спал как минимум неделю и всю эту неделю безостановочно таскал на себе стокилограммовые мешки с песком или камнями. После чего, естественно, устал до смерти. И также до смерти хотел спать. Но заснуть не мог из-за той же дичайшей усталости, ноющей вместе с физической болью во внутренних и внешних ранах невыносимо раздражающими судорогами и спазмами. И, само собой, дурел от неё же, совершенно не соображая, да и не желая в принципе напрягать остатки едва ли здравого рассудка. Или опьянел в хлам… Опьянел от боли…

И всё же…

Ему не показалось. Он действительно расслышал уже такой знакомый немолодой мужской голос. И, кажется, даже почувствовал чужое присутствие, коснувшееся его горящей от боли кожи и запёкшихся на ней свежих ран очень даже ощутимой тенью или же… светом?

Как бы это не смешно тогда выглядело, но Кену и в самом деле показалось, что в камере стало светлее. Вернее, словно кто-то рядом с ним «зажег» тусклую лампочку, и её мягкий белый свет накрыл его затылок и часть распластанного по полу полностью нагого тела. Вот сейчас бы он не отказался очутиться внутри холодных вод неважно какого океана или озера. Оказаться подвешенным в невесомости, чтобы его тело не соприкасалось с твёрдой поверхностью пола, и ему бы не приходилось тратить бесценные остатки физических сил для немощных попыток повернуть голову на залитом собственным потом, кровью и слюнями камне, а потом и вовсе как-то её приподнять.

Ему же надо было удостовериться в том, что ему не показалось и не послышалось. Взглянуть на того, кто только что с ним здесь заговорил.

— И… как… по-твоему… я… должен был… это… сделать?.. — а вот это было воистину настоящим чудом, потому что у Кена это