* * *

Хуго поковырялся пальцем в ухе и решил, что больше ни к одной джиге, ни к одному ковчегу, эфироплану, летающему кораблю или как их там еще называют, и близко не подойдет. Обиднее всего, что ему опалило усы, а с учетом недостачи волос на голове, усами этими, длинными, шелковистыми и — раньше — белоснежными Хуго гордился.

Тонкий огненный след растаял в темноте. Раздирающее уши надрывное гудение смолкло в вое ветра.

Карлы и четверо квереморов со щитами побрели сквозь метель к пирамиде. Все воины клана стояли на улице позади настила и ждали приказа. Чаттан, повернувшись к Торонкану, сказал:

— Сейчас все начнется, времени мало. Выживем или нет — не знаю. Потому у меня к тебе два вопроса.

Торонкан, задумчиво рассматривающий клинок своего меча, поднял голову.

— Ага, спрашивай.

— Первое. Зачем по горам лазать в юбке? В штанах сподручнее. Да и холодно же.

— Так горы у нас пологие, круч нету. А холод... Мы ж в чулках. Тебя чулки смущают, а? Но это кто к чему привык. И еще на килте посередине прорези, а сзади такие крючки железные с палочками. Они застегиваются, если надо, вроде коротких штанов выходит. Но драться удобнее так.

— Ладно. Еще ты насчет горы...

Сверху сквозь толщу гранитных стен пирамиды до них донесся приглушенный грохот. Стих и тут же возобновился. Вновь стих — и опять зазвучал.

— Ты глянь, — пробормотал Торонкан. — Долетели-таки старички наши...

Чаттан оглянулся на северян. В два ряда они медленно покидали улицу.

— Близко не подходите, — прокричал он. — До баррикады, не дальше, пока карлы ворота не рванут.

— Пошли, что ли? — спросил Торонкан.

Ветер дул справа, Хуго локтем прикрыл лицо. Из белесой, стремительно несущейся над землей мути выступили развалины баррикады. Чаттан споткнулся о заметенный снегом труп, перешагнул. Достигнув обугленных бревен, они с Торонканом остановились. Северяне стали расходиться полукругом. Хуго глянул вверх — наклонная стена едва проступала сквозь пургу. А вот треугольных окошек не видать. Это скорее всего означает, что и из окошек дозорные не заметят гостей.

Зато видны были фигуры под воротами. Четверо воинов стояли кругом, подняв над головами щиты, у ног их копошились карлы. Грохот в пирамиде, некоторое время назад стихший, возобновился и стал громче. От ворот донеслись неразборчивые голоса гноморобов и приглушенный стук.

Хуго дрался множество раз, но привыкнуть к этому невозможно, — как всегда перед боем, руки немного дрожали, в горле пересохло. Он сгреб с мостовой снег, сунул в рот. Пожевал и сглотнул. Зубы заломило от холода, Чаттан сплюнул.

— Второй вопрос, — напомнил Торонкан.

— Да! — обрадовался Хуго возможности отвлечься от ожидания, от мыслей про то, что до утра он, вполне вероятно, не доживет. — Про холмы и гору.

— Что про них?

— Про Зелур когда мы толковали...

— А, это. Надо же, не забыл. Это в семинарии вашей я и услыхал. Зелур — как гора. Центр — вершина, присоединенные земли — склоны. Чем ниже — тем глуше и люди беднее, хотя, конечно, и там свои богатеи имеются. Но возможно объединение народов не на горе, а когда они вроде холмов. Все равно одни повыше будут, другие пониже, но примерно все они равны. И тогда всем хорошо. Гора от всяких природных катаклизмов на холмы распадается — это, как бишь его... естественный процесс. Но в империи те, кто ближе к вершине живет, и власть, и народ — они борются с распадом, им это не нравится, недовольны они. А про тех, кто на склонах пониже, — про тех они при этом не думают. Вернее, думают, что и тем на горе лучше, чем на холмах. Оно и жирнее, когда под тобой далеко еще до самого низу, да и приятнее чувствовать себя частью горы, а не маленького такого холмика. Знатнее себя чувствуешь, даже если ты последний безродный прихлебала. Это когда ты у вершины. А когда над тобой здоровенный склон, так желаешь на невысоком холме очутиться. И еще, учитель говорил, распад этот — процесс натуральный, и бороться с ним — бессмысленно. Потому я, житель склона, с вами, вершинниками, — пусть даже бывшими, потому что империи вашей, почитай, и нету уже, — про все эти дела стараюсь не беседовать. Не понимаете вы этого, сердитесь. Чувствуете, наверно, подспудный гнет того, что борьба ваша лишена смысла. Обижаетесь, что мы, мол, великое государство раскалываем и от вас, братьев своих, отказываемся. А мы не отказываемся. Можем и дальше с вами дружить — только на одинаковой высоте с разных холмов друг к другу брататься ходить. Понимаешь, брат?

— Умно ты говоришь для кочевника, — сказал Хуго. — Эти... аналогии разводишь. Горы, холмы... Ох и умно. Да только я вот что скажу: а ежели какая беда со стороны придет? Натуральная — наводнение какое-нибудь, ну или... или если войско чужаков? Наводнению высокую гору тяжелее залить, и войску его тяжелее захватить, труднее по склонам забраться. А холмики — быстро все смоет.

Торонкан возразил:

— Так это опять-таки если со стороны вершины глядеть, до которой ни вода, ни чужое войско, быть может, не доберутся. А ежели ты в самом низу склона — так тебя и так и так захлестнет, хоть холма это склон, хоть горы. И потом, где оно, это чужое войско? Нету его, уже множество годов никто на Зелур не нападал. Правильно?

— Хитрый... — протянул Чаттан. — Хитрый, вывернулся.

— Меня готовили на посла. Первого посла кланов в Форе, потому я многому обучался, чтобы с вашими приосами умные разговоры вести.

Хуго открыл рот, чтобы ответить, и тут четверо у ворот, получив команду, разом опустили щиты и побежали назад. Позади них во весь рост выпрямились карлы. Раздался треск, потом вспыхнул огонек. Гноморобы устремились вслед за северянами.

— Началось, — вздохнул Торонкан, приседая за бревном.

* * *

Подталкиваемый Буга Тэном, Сол вполз в колодец. По пещере разносился дробный топот. Фонтаны искр выстреливали из камней всякий раз, когда стальные копыта ударялись о них. Тэн, впихнув хозяина в пролом, развернулся и вскочил. Отсюда он видел примерно треть пещеры. Кибар как раз вылетел слева, на спине его сидел надсмотрщик и пытался перепилить шкуру монстра саблей, еще один висел на шее, обхватил ее обеими руками. Передние ноги Кибара, напоминающие поршни с шарами-суставами, были забрызганы кровью: монстр успел потоптаться по рабам, прежде чем они разбежались.

Буга заорал, надеясь, что сквозь грохот и вопли его хоть кто-нибудь услышит:

— Сюда! К колодцу!

Кибар, разинув пасть, где на месте зубов быстро вращались четыре шестерни, по паре вверху и внизу, издал звук, который заглушил все остальное — скрежещущий рев, куда вплеталось частое пронзительное лязганье. Резко остановившись перед самой стеной, он поднялся на дыбы. Надсмотрщики сорвались с него; тот, что висел на шее, полетел вперед, а сидящий на спине — назад. Первый, ударившись о стену, вскочил. Монстр взмахнул передними ногами, копыта пробили грудь надсмотрщика, впечатали тело в стену. Кибар опустился на все четыре ноги, фыркая и выпуская из ноздрей тонкие струи густого белого пара, поскакал по кругу вдоль стены. Он мгновенно исчез из виду, и тут же грохот копыт донесся с лестницы, ведущей в нижний зал пирамиды. Буга обернулся — и не увидел хозяина.