На места погибших артиллеристов подносчиками снарядов становились бойцы других служб, как это сделал фельдшер артдивизиона Филатов, и орудия продолжали вести непрерывный огонь. Немецкая пехота несла значительно большие потери, чем прикрытые хотя бы щитами орудий артиллеристы, и через десять минут боя не выдержала ведшегося по ней огня.

Пока артиллеристы отражали атаки противника на флангах, рота лейтенанта Плотникова вела огонь по пехоте, наступающей с фронта. После того как все огневые средства роты были сосредоточены против противника, наступающего с фронта, атака противника захлебнулась и здесь. Противник откатился назад, потеряв убитыми и ранеными на обоих флангах и в центре около ста человек.

К середине дня противник сосредоточил основные усилия в районе Воронцовки. Советские части, не выдержав постоянного давления противника и неся значительные потери от его огня, постепенно отходили назад. Юго-западная окраина деревни оказалась захвачена противником, но продвинуться дальше у немцев уже не хватало сил, поэтому они стали подтягивать к месту боя значительные резервы.

Однако практически ровная местность, на которой развернулись бои, доставляла противнику дополнительные трудности. Открытая степь не только простреливалась на много километров огнем артиллерии и пулеметов, она еще и хорошо просматривалась.

Немцы, в отличие от румын, ночных операций не любили, так как ночью основным видом боя становился ближний и становилось трудно реализовать свое превосходство в артиллерии и авиации. Неизбежной платой за подобную тактику в условиях Крыма стала потеря внезапности. Большая часть перемещений войск противника обнаруживалась заблаговременно, и советское командование успевало маневрировать огневыми средствами, вовремя стягивая их к угрожаемым участкам.

Своевременно была обнаружена и концентрация сил противника для удара по Воронцовке.

Артиллерийские наблюдатели 172-й стрелковой дивизии доложили, что к наиболее уязвимому месту в линии обороны дивизии — в район Воронцовки — из глубины расположения противника выдвигаются три колонны пехоты. Самое большее через час они могли достигнуть линии фронта. Было ясно, что подходившие резервы будут использоваться для развития наметившегося прорыва.

На таком удалении нанести удар по колоннам могла только артиллерия. Но в артиллерийском полку дивизии оставалось всего десять орудий.

Командир дивизии полковник Ласкин обратился к командующему оперативной группой генерал-лейтенанту Батову с просьбой направить под Воронцовку дивизион реактивных минометов, «чтобы сделать один-два залпа».

Реактивных снарядов дивизион имел мало, поэтому Батов, прежде чем дать согласие, уточнил обоснованность его применения:

— А есть ли там для дивизиона подходящие цели? Ведь он используется главным образом для массированных ударов по крупным скоплениям живой силы.

Ласкин доложил о трех приближающихся колоннах и о том, что через час они могут быть введены для развития образовавшегося прорыва обороны в направлении Воронцовки. Своим артогнем дивизия была в состоянии «накрыть» только одну колонну.

Выслушав доклад об обстановке, Батов сказал:

— Да-а, цели вроде бы подходящие. Хорошо, направляю к вам Черняка. Но вы сами-то видели работу эрэсов?

Ласкин ответил, что пока не приходилось, и тогда командующий предупредил его о том, что нужно подготовить личный состав частей, «иначе после залпа может возникнуть паника и среди своих».

Для такого предупреждения имелись все основания, так как удар «катюш» по деревне Асс вызвал в начале октября такую панику, что с поля боя разбежались обе стороны.

Получив распоряжение командующего, командир дивизиона майор Черняк, чтобы не терять время, воспользовался первой попавшейся под руку полуторкой и через пятнадцать минут прибыл на ней на КП дивизии. Ласкин показал ему три пехотные колонны, движущиеся к линии фронта. Черняк посмотрел на них невооруженным глазом, затем в бинокль и спросил, где проходит передний край дивизии. Узнав, что немецкие колонны находятся сейчас от него в полутора километрах, майор пришел к выводу, что применить реактивные минометы здесь нельзя:

— Пока мы изготовимся к пуску, немцы подойдут совсем близко. Бить нельзя, рядом свои.

Ласкин, положение которого было безвыходным, принялся убеждать командира дивизиона, что колонны еще очень далеко от переднего края, что они движутся медленно и что бойцы, укрытые в окопах, находятся в полной безопасности.

— Ну хорошо, — согласился Черняк, понимая, что на переговоры только тратится драгоценное время. — По какой колонне бить?

— По средней.

Средняя колонна ближе других подошла к переднему краю, и Черняк предложил накрыть левую, которая все-таки была подальше.

После этого Ласкин отбросил реверансы и, не вспоминая больше о безопасности бойцов, прямо сказал, что средняя колонна «держит направление на участок, где немцы вклинились в нашу оборону. Если резерв успеет здесь войти в бой, то вся оборона дивизии может рухнуть».

После таких аргументов Черняк прекратил возражать и, не говоря больше не слова, лишь снова взглянул в бинокль на колонну, показал рукой район, откуда дивизион будет производить пуск, и, сев в машину, полным ходом помчался в расположение дивизиона.

Так как сил дивизиона не хватало на все три колонны, 340-му гаубичному артполку был дан приказ накрыть огнем левую. Гаубичный полк изготовился к ведению огня раньше, чем реактивные минометы, и так как о необходимости синхронного удара по противнику его командование никто не предупредил, нанес удар, не дожидаясь, пока «катюши» развернутся на огневой позиции. Левая колонна противника оказалась частично уничтожена, частично рассеяна.

На КП 172-й СД с тревогой наблюдали за ходом боя под Воронцовкой, опасаясь, как бы средняя колонна не развернулись до удара Черняка. Колонна действительно уже начала рассредоточение. Но майор Черняк, уже обладавший некоторым опытом в нанесении подобных ударов, после того как гаубичный полк начал обстрел противника, понял, что противник начнет разворачиваться. Майор пошел на определенный риск и приказал дивизиону открыть огонь, не развернувшись в полноценный боевой порядок.

Машины быстро выстроились в цепочку с малыми интервалами между пусковыми установками и открыли огонь. На это ушло около пяти минут. Колонна противника, уже начавшая расчленяться, не успела развернуться в рассыпные порядки, и большая ее часть оказалась накрыта попаданиями реактивных снарядов. По воспоминаниям Ласкина, после залпа «катюш» на несколько мгновений по всей линии фронта прекратилась стрельба — настолько внимание обеих сторон оказалось привлечено залпом реактивных минометов.

После залпа дивизион обнаружил себя в большом облаке пыли и дыма, поднявшихся на месте залпа. Если бы противник успел в этот момент нанести удар по не рассредоточившимся машинам, потери были бы очень большими, возможно, был бы уничтожен и весь дивизион. Но расчеты пусковых установок тоже знали об этой опасности и не теряли драгоценного времени. Через две-три минуты все машины покинули огневую позицию и отошли в укрытия, на случай если противник вызовет авиацию.