По пути Найт осмотрел рану Имоджен, отметил рваную дыру в платье, опаленную порохом, – стреляли в упор. Имоджен беспокойно шевельнулась.

– Думаете, я умираю? – спросила она Найта.

– Нет, – заверил он. – По вашему виду не похоже.

– Спасите меня, – умоляла она, и дальше отрывочные слова “доктор”… “прошу”… “занят”.

Имоджен закрыла глаза. Найт молча ждал, что она сделает предсмертное заявление, которое можно будет использовать в суде, но эти слова не годились. Он спросил, хочет ли она сделать “заявление”, но к этому моменту жертва уже была не в состоянии отвечать на вопросы.

Бригада медсестер увезла ее. Рут побежала следом. Одна из сестер разрезала одежду на матери. Розовое белье вокруг раны обгорело. Сама рана была окружена темным кольцом обуглившейся плоти. Двери операционной закрылись, и Рут осталась ждать в коридоре.

Таксист, который вез Имоджен и Рут, приехал в больницу и привез сумочку Имоджен. Офицер Найт проверил содержимое: помада, пудра, деньги, два пузырька духов, книжка скидочных однодолларовых купонов на поездки на такси. Никакого оружия.

От вокзала Пенсильвания Римус вызвал такси и велел везти его в Центральное отделение полиции Цинциннати. Он прибыл туда в 8:30 утра. Дежурил офицер Фрэнк Макнил.

– Я только что застрелил свою жену и пришел сдаться, – заявил Римус. – Меня зовут Джордж Римус.

Макнил, не реагируя на имя, начал заполнять блокнот.

– Где это произошло?

– Где-то на подъезде к Эдем-парку.

– Что вы сделали с оружием?

– Потерял его в суматохе.

Римус принялся расхаживать по комнате. Дойдя до стены, он разворачивался на пятках и шагал обратно. Макнил попросил его стоять спокойно и отвечать на вопросы, но ходьба продолжалась.

– Сколько раз вы стреляли?

– Не знаю. Кажется, трижды. Револьвер заело.

– Что с ней стало? – Макнил методично записывал.

Не прекращая мерно расхаживать, Римус сказал в ответ:

– Впервые за два с половиной года я испытал умиротворение.

В 8:30, как раз когда Римус явился с повинной, Имоджен лежала на операционном столе и доктор Говард Фишбах приступил к работе. Он удалил остатки платья, нашел отверстие в корсете. Когда взгляду открылась обнаженная грудная клетка и живот, доктор увидел отверстие там, где пуля вошла в тело. Белье было пропитано кровью. Доктор оценил жизненно важные показатели и огласил заключение: “В сознании, но в состоянии шока, пульс, как ни удивительно, хорошего наполнения, кожные покровы бледные, возбуждение, болевой шок”. Сестра подготовила наркоз – закись азота, эфир и хлороформ, накапала смесь на сложенную в несколько раз марлю, лежащую на лице.

Доктор вскрыл брюшную полость. Нашел рану прямо под грудиной, пятнышки от сгоревшего пороха на кости. Двинулся дальше: перфорация передней и задней стенок желудка и левой доли печени; тяжелое повреждение селезенки; отверстие в нижней доле легкого, пуля застряла под кожей спины, между седьмым и восьмым ребром. Врач извлек пулю и поместил ее в стерильную емкость на хранение. Через дыру в желудке вывалилось содержимое, видно было каждый кусочек съеденного завтрака. Хирург удалил селезенку, чтобы остановить кровотечение, очистил брюшную полость от остатков пищи, поставил дренаж.

Спустя 75 минут с момента поступления в операционную доктор окончательно зашил рану. В 10:50 он констатировал смерть пациентки. Официальной причиной смерти стал шок и кровотечение из-за огнестрельной раны живота.

Чтобы не потерять пулю, доктор поместил ее в конверт, подписал и направил коронеру графства Гамильтон, вместе с телом Имоджен. Сотни зевак окружили здание больницы, надеясь хоть краем глаза глянуть на тело.

Едва получив печальную новость, Рут позвонила в Лэнсинг, штат Мичиган, и сообщила Франклину Доджу, что ее мать умерла. Потрясенная и ошарашенная, она давала интервью репортерам, столпившимся в коридоре больницы:

– Она боялась, что произойдет нечто подобное, – сказала Рут. – Римус вел себя как сумасшедший, дико бранился, тыкал в маму пистолетом.

Потом она вернулась в номер матери в отеле “Алмс”, где с ней произошел, по словам очевидца, “нервный срыв”.

Лейтенант Фрэнк Макнил приблизился к Римусу, расхаживающему уже по камере в полицейском участке. Одна рука, сжатая в кулак, мерно стучала по ладони другой.

– Ваша жена умерла, – сказал Макнил.

Римус застыл. Ясным спокойным голосом произнес:

– Очень хорошо. Благодарю вас.

– Хотите что-нибудь сказать? – спросил Макнил.

– А что тут скажешь? – отозвался Римус. Но, поразмыслив, добавил. – Такова цена, которую приходится платить за нарушение долга перед обществом.

Не прошло и часа, как Римус, в окружении четырех полицейских, сидел в машине, направлявшейся в Эдем-парк на место преступления. Час пик уже прошел, доехали быстро: с 9-й на Вайн-стрит, потом на 8-ю, через 8-ю и виадук на Гилберт, ко входу в парк. Они прошли через центр парка, восстанавливая весь путь, но Римус признался, что не может вспомнить подробностей.

– Если отвезете меня в отель, а оттуда обратно, – предложил он, – я попробую восстановить порядок действий.

Он был вежлив и предупредителен, как будто обсуждали не обстоятельства убийства, а деловые вопросы.

Они опять забрались в полицейскую машину, доехали до отеля “Алмс” и вошли в парк с Макмиллан-стрит, остановились в пятидесяти футах от беседки. Потом направились к югу, к берегу пруда. Римус вгляделся в ближайшую рощицу:

– Да, сюда, чуть дальше. – Еще через пятьдесят футов Римус остановился. – Вот здесь произошла схватка, – сказал он. – Здесь мы найдем оружие.

Он раздвигал кусты, ползал по траве, обшаривал землю под деревьями. Офицер Чарльз Фрик признал, что Римус помогал изо всех сил, но револьвер так и не нашли.

* * *

В Чикаго первая жена Римуса Лилиан отвечала на расспросы газетчиков. Несмотря на свое заявление о разводе, в котором она обвиняла бывшего мужа в “откровенной порочности” и различных формах физического насилия, сейчас она горячо выступила в его защиту.

– Она превратила его жизнь в кошмар, просто довела его, – заявила Лилиан. – Она сделала его нищим. Раз за разом угрожала его жизни. Да Джордж Римус и мухи не обидит.

Часть III

Неимоверная живучесть его иллюзий

Джордж Римус готовится к заседанию суда, 1927

Улыбка Чарли Тафта

Пока Римус гнался за своей женой Имоджен по Эдем-парку, прокурор округа Гамильтон Чарльз П. Тафт II – или просто Чарли, как его прозвали, – попрощался со своей женой Элеанор и поехал в центр города, в свой кабинет на четвертом этаже здания суда. Супруги только что провели месяц в семейном коттедже в Мюррей-Бэй в Квебеке, их любимом уголке со времен “позолоченного века”[34], – в значительной степени из-за труднодоступности места, протянувшегося вдоль северного берега реки Св. Лаврентия, в 50 милях к северу от северной оконечности Мэна.

Там они отпраздновали семидесятый день рождения отца Чарли – Уильяма