Это была последняя возможность увидеться до встречи в суде, где они окончательно оформят развод.

Клаг кивнул, разворачивая автомобиль, и скрылся за углом 8-й улицы.

В доме Римус встретил Габриэля Райерсона, мужа своей сестры, сидевшего за кухонным столом.

– Выпьешь что-нибудь? – предложил тот.

– Завтра утром у меня ужасно много дел, – сказал Римус. – Хочу встать пораньше.

И отправился спать.

* * *

Когда утром Римус спустился в кухню, его уже ждали там Анна, Райерсон и Клаг. Все его чувства были обострены, он впитывал каждую деталь: шкворчание жидкого теста на сковороде, аромат кофе из кофеварки, привычные манеры сестры, ее быстрые, но чопорные движения, угрюмо поджатые губы. Газеты уже ждали его. Он просмотрел заголовки на первой полосе “Инквайрер”. Бейб Рут и Лу Гериг привели “Янки” к победе над “Пиратами” в первой игре бейсбольного первенства. Немецкий “инородец” обвинен в планировании убийства бывшего президента Вудро Вильсона во время Мировой войны. Луэлла Мелиус, примадонна Чикагской оперы, возмущена поведением “коротко стриженных пассажирок” океанского лайнера: “Я думала, что кое-что понимаю в искусстве привлекать мужчин, но, как оказалось, я просто неопытная девчонка”.

Анна поставила перед Римусом тарелку с оладьями.

– Доброе утро, Анна. Как ты?

– Отлично. А тебе предстоит важный день.

– Да, Анна.

Ели молча, тишину нарушало только позвякивание вилок и отчетливые звуки глотания. Анна не поднимала глаз от тарелки, как будто вид брата обжигал глаза. В голове теснились тревожные мысли и дурные предчувствия: что-то должно произойти – либо брат сделает что-то страшное, либо это сделают с ним.

* * *

В Цинциннати стояло бабье лето, солнце торжествующе сияло на безоблачном небе. Римус надел шоколадного цвета шелковый костюм и белую сорочку с галстуком-самовязом. Вместо привычного котелка выбрал мягкую фетровую шляпу с загнутыми полями. Как обычно, никакого нижнего белья. Синий “бьюик” уже ждал у дома. Римус ощущал, как складывается его массивное тело, устраиваясь на заднем сиденье. Он испытывал удовлетворение, когда его везли привычным маршрутом, с верхушки города прямо в его сердце.

К 7:30 они прибыли к отелю “Алмс” и припарковались на углу. Час пик, поток пешеходов струится мимо отеля, женщины в шляпках-клош и мужчины с крикливыми галстуками, все очень целеустремленные. Вдоль Виктори-аллеи снуют и сигналят автомобили, “форды” и “паккарды”, нагоняя и обгоняя друг друга. С заднего сиденья “бьюика” Римусу было отлично видно вход. Если ничего не предпринимать, через девяносто минут он будет разведен.

– Когда она выйдет, – велел он Клагу, – окликни ее. Я хочу с ней поговорить.

– Почему бы вам не зайти в отель? – предложил Клаг.

– Я хочу поговорить с ней на улице, – настаивал Римус.

Примерно в этот момент, признавался он, над головой у него возникло гало, вокруг замерцали звездочки и в голове зазвучал голос на странном языке, отдавая приказ, которому он должен подчиниться.

* * *

Вот и она, в черном шелковом платье и тюрбане в тон, хотя вроде не скорбела о кончине их брака. На сгибе локтя висит маленькая сумочка. Он фиксировал каждое движение шагающих ножек, замирая, глядел, как солнечный луч выхватывает ее образ. Рядом с ней шла Рут. Завтра у его падчерицы двадцатый день рождения. Отвратительно точная копия своей матери, и внешне, и эмоционально, она тоже не желала иметь с ним дела. Он удивился, увидев Рут, – ожидал Доджа и был разочарован его отсутствием.

Взгляд вернулся к Имоджен, которая улыбалась и даже смеялась. Гало послало сигнал: “Вот и ответ”.

Прежде чем Клаг успел выскочить из “бьюика” и окликнуть Имоджен, они с Рут скрылись в подошедшем такси.

– Гони за той машиной, – распорядился Римус.

Едва они отъехали, Имоджен обернулась и в окно такси увидела позади машину Римуса. “Это Римус”, – толкнула она Рут и не успела произнести второй слог его имени, как их автомобили оказались рядом, дверца к дверце, едва не столкнувшись.

– Гони вперед, – бросил Римус. – Я хочу поговорить с ней.

Клаг нажал на газ.

Шофер Имоджен проезжал мост, когда слева к нему приблизился синий “бьюик”. С заднего сиденья донеслась команда: “Гони быстрее”, и он не понял, отдала ее мать или дочь. Он подчинился, вырвался вперед и погнал, ныряя из ряда в ряд, уворачиваясь от пикапов и кабриолетов, постепенно набирая скорость.

* * *

Автомобиль Римуса не отставал. Римус различал абрис ее головы, изгиб плеча. Он представил себе револьвер в ее сумочке, пулю, приготовленную для него.

Гало светилось все ярче, звездочки мигали чаще – фейерверк, видимый только ему.

Шофер Имоджен еще раз попытался оторваться, женщины на заднем сиденье испуганно молчали. Он пересек Макмиллан-стрит и резко свернул к Эдем-парку, извилистая зеленая лента которого выходила к долине реки Огайо.

Римус почти нагнал их, оба автомобиля мчались к озеру Миррор, еще один последний рывок, и, проносясь мимо, он разглядел за стеклом ее лицо. Обогнав их, автомобиль Римуса резко свернул, перекрыв путь.

Он видел, как Имоджен выскочила из машины, элегантная даже сейчас, испытывая ужас. Следом за ней бросилась Рут, но Имоджен втолкнула ее обратно в салон, сказав: “Я боюсь”.

Римус открыл дверь и выбрался наружу.

Имоджен побежала по дорожке к беседке Спринг-хаус. Розовая нижняя юбка мелькала из-под подола платья. Римус медленно двинулся за ней, шаги его ускорялись, гало сияло. Неважно, как быстро она бежит, он все равно нагонит. Он уже слышал ее сбивающееся дыхание. Она на расстоянии вытянутой руки. Он потянулся и схватил ее за нежное запястье. Он держал крепко, она вырывалась и уворачивалась; издали могло показаться, что они танцуют. Она резко обернулась к нему и наконец замерла, вскинув голову и глядя на него в упор. Ее дыхание щекотало ему подбородок. Гладкая перламутровая рукоять холодила ладонь.

– Папочка, дорогой, я люблю тебя, – прошептала Имоджен. – Папочка, дорогой, не делай этого!

Новый незнакомый язык в его голове произнес: “Она, идущая тропой утех, должна и умереть в саду порочных наслаждений”.

Словно издалека он смотрел, как вопреки ее просьбам вдавливает ствол так глубоко в ее плоть, что сам едва слышит выстрел. Стайка птиц срывается с дерева и порхает над головой. Она приникает к нему и сползает вниз, оставляя тонкую полоску крови на его брюках.

Он чувствует, как что-то дергает его за локоть, рукав пиджака ползет вверх по руке, слышит тихие причитания позади. Полуобернувшись, видит Рут. Лицо словно сложилось в изысканное оригами, так похоже на капризное выражение лица ее матери. Она вцепляется в его лацкан и визжит: “Ты соображаешь, что натворил?”

Пока Рут пыталась удержать Римуса, ее мать поднялась на ноги и пустилась бежать,