ни одного ее представления, осыпал подарками и возил на каникулы в Европу. Там, в роскошном парижском отеле, Несбит по секрету рассказала Тау о пережитом насилии. “Той долгой ночью [Уайт][38] становился для меня все чернее и чернее, с каждым произнесенным ею словом, – написал позднее Тау. – И это чувство усиливалось день за днем, месяц за месяцем”. Женившись на Несбит, Тау пестовал ненависть к Уайту. Наконец, во время концерта в Мэдисон-сквер-гарден, он подстерег Уайта и трижды выстрелил в него, воскликнув: “Это за то, что ты обесчестил мою жену!”

Адвокат Тау заявил, что его клиент пережил приступ безумия, – этот термин впервые прозвучал на громком процессе – и утверждал, что Тау “в течение трех лет страдал от расстройства мозга, кульминацией которого стало убийство”. Обвинитель презрительно фыркнул, выслушав это объяснение, и обратился к присяжным: “Если единственное препятствие, которое отделяет гражданина от его недруга, это приступ безумия, тогда пускай каждый из нас носит при себе оружие”. Первый состав присяжных не пришел к единому мнению, но второй заключил, что Тау “невиновен по причине невменяемости в момент совершения преступления”.

Но вовсе не Сиклс и Тау пришли на ум Римусу. В бытность свою адвокатом в Чикаго сам Римус использовал аргумент временного помешательства для защиты клиента, и сейчас он в мельчайших деталях припоминал обстоятельства того дела.

Ночью 16 октября 1913 года консьерж отеля “Шерман-Хаус” в Чикаго получил жалобу на шум в номере 1105. Вызванный детектив обнаружил, что дверь в номер открыта, а пол и стены залиты кровью. Мужчина, позже опознанный как Уильям Ченей Эллис, стоял у двери в ванную комнату. На кровати лежала женщина, лицо ее частично скрывал носовой платок, а горло было перерезано – рваная улыбка от уха до уха. Также были выявлены огнестрельные ранения, пули попали в голову и в сердце. Мужчина в ванной был одет в женское кимоно и сжимал в зубах сигару.

Эллис, богатый торговец кожей из Цинциннати, был женат на Элеанор, известной “светской львице”. Она приехала в Чикаго навестить родных, а Эллис, подозревавший жену в измене, отправился следом за ней. В полицейском управлении он сделал обстоятельное признание:

Я выстрелил, когда она лежала на кровати. Она не спала, но не видела мой револьвер. Первая пуля попала ей в грудь. Брызнула кровь, и, кажется, я сошел с ума. Она приподнялась и умоляла сохранить ей жизнь. А я превратился в дикое животное и стрелял вновь и вновь. Она повалилась и замерла неподвижно. Я орал на нее и в помешательстве разрубил перочинным ножом ее округлое белоснежное горло. И внезапно понял, что натворил. Я хотел умереть. Я выстрелил в себя и пытался перерезать себе горло. Когда я подумал, что покончил с этим, я лег рядом с ней и целовал ее стиснутые губы, пока жизнь покидала ее.

Когда Эллис нанял Римуса защищать его, адвокат уже поднаторел в физиологии и психологии сумасшествия. Он много и жадно читал, проглатывая любую книгу на стыке медицины и права и постепенно увлекся теориями Ричарда фон Крафт-Эбинга, всемирно известного австро-германского психиатра. В 1879 году тот опубликовал “Учебник безумия”, который был переведен на английский и вскоре стал культовой книгой американских медицинских и юридических специалистов. Отдельную главу Крафт-Эбинг посвятил “транзиторному помешательству”, описав симптомы и проявления этого состояния, которые Римус тщательно изучил.

– “Стремительное достижение пиковой фазы заболевания с крайне незначительными колебаниями интенсивности, внезапное и полное прекращение приступа с немедленным восстановлением прежнего психического состояния…”

– “Формами нарушения сознания при временном помешательстве могут быть состояния сонливости, сопора, ступора и полузабытья”.

– “Состояние в целом носит характерные черты интенсивного церебрального раздражения… пациент впадает в буйство и бред… Любая реакция в нервных речевых путях находит выражение в невнятном вое и воплях, лишь эпизодически в бессвязном потоке мыслей можно различить отрывочные слова и фразы”.

В марте 1914 года, после двухнедельного процесса, Римус выступил с пятичасовой заключительной речью. В ней он подробно изложил, как Эллис впал во временное помешательство, когда застрелил жену.

– Господа присяжные, – подвел он итог, – лучшее, что есть во мне, недостаточно хорошо для этой несчастной жертвы обстоятельств… Если бы я думал, что бедняга Эллис убил свою жену – очаровательную женщину и любящую мать его детей, – если бы я думал, что этот человек, которого вы видите перед собой, понимал, что творит, в тот миг, когда убивал несчастную женщину, я бы сказал вам: повесьте его. Да, разорвите его на части, четвертуйте. Но если вы не верите, что он был в здравом уме, – если вы считаете, как ясно продемонстрировала защита, что он был безумен, – тогда ваш долг как граждан оправдать его.

Прокурор пытался поставить под сомнение аргумент “временного помешательства”. Он заявил, что Римус смог бы убедить психиатров “поклясться, что и у Брута был «припадок» ровно перед тем, как он всадил кинжал под седьмое ребро своего старого друга Юлия Цезаря… Неужели возможно, чтобы человек в гневе убил свою жену, а потом двенадцать добрых мужчин сказали: «Что ж, бедолага, у тебя был припадок. Припадок закончился. Небо очистилось; и бог с ним, с преступлением»? Нет, не верю”.

Присяжные вернулись с обвинительным вердиктом, но смягченным компромиссом. Эллиса не отправили на электрический стул, как того требовал обвинитель. Он даже не проведет остаток дней в тюрьме, получив всего лишь пятнадцать лет. Как похвалялся перед прессой Римус, это означало, что на самом деле Эллис просидит лишь восемь с половиной лет и будет досрочно освобожден за хорошее поведение. Римус считал это победой.

Сейчас же, когда на карту была поставлена его собственная жизнь, он намеревался улучшить давний результат. “Как? Римус сумасшедший?” – потешался он над Элстоном, но именно такое решение было принято: он будет ссылаться на временное помешательство. Он перечислит все симптомы, которые проявились за последние два года, – буйство, бред, приступы агрессии, бессвязная речь – изложит историю своего безумия, предлагая присяжным прочувствовать крушение его разума.

Римус сменил тон в общении с прессой. Он отказался от дерзких выпадов, присмирел, теперь убийство представало чем-то вроде несчастья, которое произошло с ним в той же степени, что и с Имоджен.

Линию защиты он сформулировал в трех словах: “Мозг Римуса взорвался”.

* * *

Пока Римус договаривался с Элстоном, Тафт подобрал себе двух помощников. Карл Баслер, тридцати восьми лет, отпрыск одного из лучших семейств Цинциннати, успешно помогал Тафту во время процесса над “Толстяком” Рассманом. Уолтер К. Сиббальд, тридцати пяти лет, много лет был знаком с Римусом и даже представлял его в суде по делам о банкротстве, после того как Уильям Ченей Эллис отказался