Лида впала в секундный ступор. У нее даже зазвенело в ушах, да так отчетливо, как будто где-то далеко, за тридевять земель, кто-то бросил камень в стеклянную витрину, и волна осколков осыпалась на припорошенный искусственным снегом комод, к которому притулился дизайнерский плюшевый мишка.

Но уже через секунду конкретная Лида начала действовать:

– Татьяна, срочно звони своим парфюмерам! Прямо при мне! Прямо сейчас! Просись назад!

Таня достала из сумочки телефон и, не сразу попав в нужную кнопку, заплетающимся голосом начала проситься обратно:

– Здрасте! Это я! Как кто? Ваша бывшая! Ну не в том смысле, конечно. В другом, в хорошем. Ну почти в хорошем. Ваша бывшая сотрудница. Вспомнили?

Бывший шеф, видимо, подтвердил, что помнит, и Таня, обрадованная хорошим началом, начала с полной и обнаженной правды:

– Мне просто плохо было от вашего запаха. Верите, прямо тошнило меня от вас. Почему издеваюсь? Правду говорю. Мне казалось, что я уже сама как пучок пачулей пахну.

Она всхлипнула для убедительности и доверительно продолжила:

– Только сейчас мне еще хуже. До того плохо, что лучше уж ваш парфюм нюхать. Бензин – это не пачули, это почти как керосин, им раньше клопов травили и вшей. Мне бабушка рассказывала. Что-то я отвлеклась… Наверное, бензином передышала. Я что хотела сказать… Верните меня, пожалуйста, обратно, я от вас больше никуда не уйду, честно-честно. Можете продолжать в том же духе, я потерплю.

На том конце ошарашенно молчали. Потом что-то ответили, и Таня просияла лицом.

Она бросила телефон в сумочку и отчиталась перед Лидой:

– Сказал, чтобы я выпила крепкий кофе и засунула голову под холодную воду. И чтоб завтра выходила на работу, потому что у них аврал.

– Уф-ф-ф! – подвела итоги Лида. – Все, Татьяна, баста! Звони мужу, чтобы он за тобой приехал, а я пока тебе кофе сварю. Душ дома примешь.

Уставшие и раздавленные обилием новостей, они помолчали.

– Лидок, – тихо сказала Таня, – я вот все думаю, а Марина-то как? Покрышки выдавала? А как же африканские страсти? Она ж такая… такая…

– Какая?

– Нарядная, – не нашла Таня другого слова.

– Будешь тут нарядной, когда просидишь в каземате без окон целый день. На девичник будешь собираться, как на Венский бал, – ворчливо сказала Лида.

– Лидок, так она… врала нам все?

– Не-е-т, – задумчиво протянула Лида. – Не врала, конечно. Может, просто мечтала вслух… Не знаю. Ну или она типа артистки, ей публика нужна. Кто ее знает?

– Знаешь, Лидок, а я ведь рядом с ней себя поломойкой чувствовала, – грустно сказала Таня.

– Я тоже, если честно.

Женщины помолчали. Но это было молчание, не разъединяющее, а, наоборот, сплачивающее, потому что когда две женщины начинают обсуждать третью, то между ними проскакивают искорки, из которых может возгореться дружба.

– А знаешь что, Таня, давай-ка мы с тобой купим ростовое зеркало, чтоб от пола до потолка – как в Эрмитаже!

– Зачем?

– Чтоб в зеркало смотреться, а не в чужую витрину. Витрины же есть не только у магазинов, но и у женщин.

Таня не поняла, при чем здесь витрина, но зеркало купить согласилась.

Жизнь понемногу входила в свои привычные берега, душевный паводок закончился. Бурлящие воды сильных эмоций схлынули, и прежние привычные миры, где все просто и ясно – вот тебе «Булочная», а вот «Овощи-фрукты», вновь выступили на поверхность. Их витрины, словно умытые, застенчиво сияли чистотой и предлагали товары без всякой интриги, простовато и доверчиво.

Козлов Петя был каким-то невезучим.

Это он заметил еще в детстве. Точнее, это открытие сделали его родители. И тут же по простоте душевной объяснили сыну, что с ним вечно что-то не так.

Все началось со шкафчика в детском саду. Чтобы придать массе орущих воспитанников подобие организованной коммуны, а главное, чтобы не перепутать их сандалики-панамки-трусики, всех детей приписали к шкафчикам, помеченным картинками. Кого тут только не было – лупоглазые божьи коровки, соблазнительные мухоморы, самодовольные грузовички и прочие изображения, почему-то ассоциируемые с детством. Картинки намертво были приклеены к дверцам. И только на одном шкафчике по неведомой прихоти завхоза картинку прибили гвоздем.

Достался этот шкафчик именно Пете, что привело его в неописуемый восторг, потому что шляпка гвоздика выступала на морде зайчика наподобие родинки, отчего зверек приобретал почти человеческий вид. Ведь у людей, как известно, бывают родинки. Петя очень ценил, что зайчик представлен в единственном экземпляре. Он гордился этим зайчиком, своим собственным, даже хвастался им. Но на беду случилось так, что именно на этом шкафчике заедал шпингалет.

Для Петиной мамы гвоздик вместо родинки значения не имел, а вот увечный шпингалет очень даже имел. Казалось бы, что такое сломанная задвижка? Ерунда, пустяк, мелочь. Но мама увидела в этом знак свыше. Именно ее сыну достался этот символ дефективности. Сломанный шпингалет был возведен ею в знак проклятия, в отметину, в зловещую родинку на судьбе ее сына. Мама потребовала от воспитательницы сменить шкафчик и сделала это в свойственной ей предельно категоричной форме.

Петя рыдал от расставания с зайчиком, не в силах найти слова для описания своего горя, к тому же говорил он еще плохо. Мама успокаивала его изо всех сил: «Ничего-ничего, сынуля, не переживай, дадут тебе шкафчик не хуже других. Видали мы таких! Тоже мне! Лохов нашла!» И в сторону воспитательницы: «Что ж вы делаете? Кто вам дал право так над ребенком измываться? Что он вам, лох, что ли?»

Петя еще долго исподтишка перекладывал свои вещи к меченому зайцу, отчего его сочли ребенком со странностями, не способным запомнить свой шкафчик. Понять, что Петя не мог полюбить сине-красный мяч, нарисованный с помощью циркуля, сотрудники педагогического учреждения не могли. Для этого требовалась Арина Родионовна, которая университетов не кончала. А они кончали.

И пошло-поехало. Как только Петя терял варежку или разбивал коленку, мама реагировала исключительно в форме глобального обобщения: «Вечно с тобой так! Что ж ты такой невезучий? Не ребенок, а прореха на человечестве».

И Петя привык. Это был его диагноз. Другие дети страдали плоскостопием или ожирением, а он невезучестью – у каждого своя ноша, свой изъян.

Учителя быстро распознали этот Петин комплекс и весело, с азартом начали соревноваться в остроумии. Они искрили шутками, над которыми Петя не смеялся. Например, оглашая результаты контрольной, учительница математики торжественно объявляла: «Петя Козлов три, остальные хорошо и отлично». В классе хлопали в знак того, что шутку поняли и оценили. Учительница продолжала: «Тихо! Повеселились и будет! Теперь серьезно…» И оказывалось, что у Пети «хорошо», а «удовлетворительно» совсем у других ребят. Но что это меняло? Петя уже сидел красный и потный, как рак. Впрочем, раки не потеют. Хотя кто знает, ведь они живут в воде, которая, как известно, смывает все следы.