снег идет, лежит на земле, а дождь идет еще осенний, пишите мне почаще, а то я стал беспокойным и трудно не знать, что с вами, как вы живете. Не забывайте своего папу. Я думаю, что Танечка ни к какой весне к нам не переедет, муж ее не отпустит, а он не стронется, верно, с места. А там – кто его знает. Целую вас и бабушку крепко и нежно.

Ваш папа А.

23. Х.1942.

Милый Ася! Я тебе давно толком не писала, мне ужасно некогда. Как-то сразу накопилась масса дел: дрова в лесу и за Волгой, огромная стирка, грузка дров для школы, полы, всякие заплаты и т. д. За последнее время у меня только одно приятное впечатление: я получила очень милое письмо от Вовы Вишнякова[38], а через два дня Маринке он прислал ко дню рождения сто рублей, причем извиняется, что посылает не ко дню рождения, а в самый день рождения – третьего. Милый мальчик, никто о нем не горевал, не беспокоился, он был во всех боях с самого начала войны, все пережил один, потом его послали на отдых и учиться. Сейчас он лейтенант и пока в Кирове Мурманской области…

Мне говорили, что Танечка в Казань пишет, что именно не знаю. А пишет ли тебе бабушка Тарковская? Нам она прислала к рождению 50 рублей и с тех пор пока молчит. Видимо, наших писем не получила… Мы купили на 245 рублей 16 кочней капусты, сейчас мне предстоит мыть и парить кадку и солить капусту. Марина ее очень любит, надо бы купить еще и оставить свежей, так как картошка уже дорожает.

Все это, Асик, для тебя не интересно, когда ты имеешь дело с более серьезными вещами, но если подумать, во всех этих капустах и картошках замаскировано все то же: жизнь и смерть, только видимость не такая эффектная, как на войне.

Гарик[39] под Сталинградом, Жоржик[40] мне совсем не пишет, видимо, с ним что-нибудь случилось, поскольку не пишет и его мать…

Пиши, Ася, будь здоров и берегись, в твоей землянке хоть и уютно, но, наверное, мокро. Целую крепко.

Маруся.

14. ХI.1942.

Дорогая Марусенька! Теперь у Танечки обстановка меняется, видимо, с переездом к ней тети Анны. Конечно, муж у Танечки ослабел, стал нудным, и она ставит его почти всегда на свою дорожку. Но ведь Танечка и ее муж не одни на свете, и я смотрю на их будущее оптимистически.

У меня пока все хорошо, сегодня получил Танечкино письмо, но я его потерял, не распечатав конверта. Но ее письма такие, что я тому обрадовался, в них всегда есть что-то неприятное – и почерк, и содержание, и особый характер им свойственной напряженности.

Мы уже не там, где были, у нас сухая, пьяная, бесснежная зима, похожая на наши херсонские зимы.

6. XII будет 11 месяцев моей фронтовой жизни. Как мало и как безумно много всего: и войны, и того, что с войной. Я уже перестал представлять себе, что возможна какая-то другая жизнь, чем эта – безбытная. Стихи я постараюсь найти и что смогу переписать, пришлю. Никогда не сердись на меня за письма, я тебя очень – чуть не написал люблю, да ты рассердишься.

Целую тебя крепко и нежно. Вкладываю по письму Андрюше и Мышке. Какие они – ребята – чудесные.

Твой А.

22. I.1943.

Милая Марусенька! Я плохо себя чувствую, у меня невралгия, болит нога, и я не могу спать ночами[41], потому я и пишу тебе мало, ты не сердись. С Андрюшкой все будет хорошо, он вырастет и будет хороший, не надо расстраиваться и раздражаться. А Марина и теперь уже чудесная. Поцелуй их и скажи им, что я напишу им на днях. Мне отказали в отпуске, говорят «пока». Я от этого в унынии. Я очень постарел, похудел, стал очень некрасивый, и у меня такое лицо, словно у меня всегда болит живот, противно смотреть в зеркало. Относительно Танечки вот что я думаю: ее мужу лучше теперь, не знаю, насколько надолго, он ведь такой болезненный, нетвердый, рыхлый человек. Может быть, весной тетя Аня приедет помочь, без нее в доме будет вечная чепуха, ссориться они будут все время. Приехать тетя Аня должна поздно или рано, она очень энергичная старушка и наведет в конце концов порядки. Будет ли это скоро – мне она не написала, да если б и написала, то у нее семь пятниц на одной неделе и свои планы; она хитрая, но вообще хорошая, хоть, конечно, и эгоистка.

У нас зима, вьюга, холод. Днем из-за самолетов топить нельзя, и мы мерзнем, ночью отогреваемся. Нога у меня болит, точно в нее вбит гвоздь – левая, повыше щиколотки. В остальном все пока благополучно, все по-прежнему. Я очень устал от беспрерывного писания стихов для газеты, и дает себя знать этот год – такой бесконечно долгий и трудный. Целую тебя и детишек и бабусю-Верусю.

Твой А.

6. II.1943.

Родной мой старый пес! Получили твое второе письмо «выше черты не писать». Очень славные закрыточки, только мало в них места. Знаю я, что тебе не пишется, а все жду большого письма. Как-то тоскливо и страшно. Сейчас вечером мы были с ребятишками одни. Я рылась в шкапчике и вытащила твою черную тетрадку. Сперва стала читать одна, потом детишки меня облепили, и я стала читать вслух. Пусть не понимают, это неважно… Мариночке очень понравилось «Река Сугаклея», и она попросила ее еще раз прочитать…

Насчет Таниного мужа – он действительно очень плохой хозяин и от этого страдает вся семья. Все уже знают, что приедет тетя Аня, и ждут ее с нетерпением. Сейчас слушала последние известия – как хорошо идут наши вперед! Гарик был под Сталинградом. Далеко ли от тебя И.Балинов?..[42]

Я что-то не поняла в твоем письме, куда пишет Танечка – в Москву? Это странно, так как она, кажется, с москвичами нашими поссорилась – обиделась… Пиши, Асенька, чаще, теперь письма твои идут дольше, видимо, ты тоже двигаешься вперед.

М.

10. III.1943.

Милая Маруся! У меня пока все хорошо. У меня оказия: едут в Москву, там бросят. Относительно Танечки. Она теперь нездорова, но при ее характере от нее всего можно ожидать, если не теперь, так позже. Муж у нее