я много лет знала и любила как сестру, предательски лишила меня дорогих семейных реликвий, а человек, почти незнакомый, вдруг одарил меня – и своим душевным движением, и драгоценным подарком. Я не буду называть здесь имя той женщины – воспоминание о ней вызывает у меня чувство боли и брезгливости одновременно.

Имя человека, передавшего мне папку с письмами – мамиными, Андреевыми и моими – папе на фронт, я назову с радостью. Это кинорежиссер Вячеслав Амирханян. Благодаря ему восстановилась переписка военных лет – папины письма, хранившиеся у мамы, соединились с нашими письмами, хранившимися у папы. Папа возил их с собой, они были с ним в госпиталях и в его бездомных скитаниях после ухода от второй жены. Лежали они в папке с надписью «Письма мне на фронт от Маруси и детей».

Жалкий и трогательный вид у этих пожелтевших писем и открыток – конверты склеены из старых бухгалтерских книг, из газет, из тетрадных обложек. Много треугольничков – они доходили до адресатов незаклеенными. И на всех письмах, открытках, «закрыточках» («Выше черты не писать, ниже черты не писать») стоит штамп «Проверено военной цензурой».

Много часов провела я над этими письмами, много слез пролила над ними. Мама, которая не умела ни лукавить, ни наигранно бодриться, ни с помощью романтического флера казаться иной, чем она есть, даже больше чем откровенно писала о трудной жизни в эвакуации – вчетвером на десяти метрах одной комнаты, о беспокойстве, которое вызывал у нее Андрей, о ссорах с бабушкой, с которой у нее никогда не было общего языка.

Папа отвечал терпеливо, мудро и любовно, лишь изредка обижая маму непониманием мелочей тыловой жизни, которые ему там, на линии огня, казались ничтожными. Почти в каждом письме, как заклинания, звучат его слова: «Пока у меня все благополучно». «Пока» – потому что каждую минуту могла оборваться его жизнь. Бои, бомбежки, артиллерийские обстрелы, после которых попасть под снайперские пули было почти счастьем…

Итак, один адрес – Полевая почта 14073 А, другой – г. Юрьевец Ивановской области, ул. Энгельса, дом 8. Время – с лета 1941-го по лето 1943 года. Некоторые письма даются в сокращении.

28. IV.1942.

Милый Ася! Вчера получила твою открытку, где ты пишешь про аттестат. Дня через два схожу в военкомат. Получила и письмо от Володи[35] из Москвы. Жаль, что он не с тобой. Письмо очень интересное, со стихами, только стихи неважные: видимо, на него нахлынуло столько, что он не смог толком пережевать, а так бродит стихом около и не по существу, но чувствуется масса интересного. Есть такие, и он именно такой, у которых внутри и в разговоре все интереснее и больше, чем в творчестве.

То, что Танечка пишет тебе большие письма, мне что-то не нравится, напиши, серьезное ли что она пишет или так, от нечего делать, без всякой цели. Я стала очень беспокоиться после того, как ты молчал. Детишки тоже ждали письма – не волнуй, пожалуйста, пиши чаще. У нас холодно, с гор дует северный ветер – страшно выйти, а ходить нужно. Целый день сегодня хочу спать и как-то расклеилась. На Волге огромные серые волны, нужно ехать на ту сторону, чтобы попасть к Нежитину[36], и так не хочется. Сейчас потащусь за водой на ключ (далеко), а потом с Мариной в лес за этой проклятой крапивой, она, окаянная, мелкая, ее нужно выстригать ножницами из прошлогодней травы и мусора. Все это очень долго и неуютно. По радио сейчас говорят всякие ужасы о хозяйничанье немцев на Украине и от этого еще становится хуже. Ну, до свидания. Будь здоров и пиши чаще. Андрюша в школе.

Маруся.

9. VIII.1942.

Роднуся Маруся и кошки! Пишу опять второпях. У меня все благополучно – пока. Получаю от Танечки письма почти ежедневно, пишут ее подруги. Написать в Союз[37] я еще не собрался, был в разъездах. Завтра напишу непременно. Теперь Союзом заправляет Скосырев, он, конечно, все сделает, что сможет. Целую всех вас нежно и крепко. Попроси кошек-ребятишек написать мне письмо. Целую бабушку. Пожалуйста, пиши мне почаще.

Твой А.

<Без даты>

Как ты думаешь, собирается ли Танечка в Москву? А, может быть, знаешь определенно ее планы? Муж ее как будто поправляется и, наверное, дурить ей больше не даст, а, впрочем, это, наверное, обычное при параличе временное улучшение. Что говорят врачи и сведущие в этом люди? Кто из знакомых получает от нее письма? Я что-то совсем не представляю сейчас ее жизни и положение…

Пиши, ответь на все вопросы, очень-очень нужно…

Грустно, Ася, напиши что-нибудь ласковое.

Маруся.

19. VIII.1942.

Родные Марусенька, Андрюша, Мариночка и бабуся Веруся!

У меня пока все благополучно. Танечка пишет часто, можно подумать, что она только тем и занимается, что сидит за письменным столом. Она изводит столько чернил, что непонятно, где их берет. Я очень скучаю по детишкам, очень-очень их обоих люблю. Как-то вы, мои кошки, все живете? Прислал ли Чагин (Гослитиздат) денег и сколько, если прислал? Простите меня, что пишу мало, сейчас надо садиться за работу. Да много писать и трудно как-то – скучаю и все тут – по всем. Как же мне долго пришлось не видеть детусей и долго, верно, еще не придется увидеть. Целую Андрюшу и Маришку, и тебя, и бабушку – крепко-крепко. Напишите мне, родные мои.

Ваш папа А.

11. Х.1942.

Милый Ася! Очень тебя прошу, ответь обязательно на это письмо и ответь поскорей, так как от этого ответа будет зависеть мой дальнейший образ действия. Я решила категорически перебираться домой и очень хочу знать твое мнение на этот счет. Т. е. что оно отрицательно, я знаю, но мне важно знать причину. Если здесь играют роль Танечкины капризы и прихоти, то они меня мало трогают, разве только ее приезд, на который, пожалуй, рассчитывать не стоит. Материальная сторона меня трогает меньше. Здесь все равно мне предстоит довольно трудная жизнь плюс крайне угнетенное моральное состояние, идущее от выбитости из колеи, отвратительного окружения и почти немыслимой в совмещении со мной и детьми бабуси…

Крепко целую и очень жду письма. Будь здоров.

Маруся.

22. Х.1942.

Милая Марусенька и ребятишки! У меня пока все хорошо. Что вы мне не пишете? Я без ваших писем очень скучаю. Как у вас с теплыми вещами на зиму? Как с продуктами и дровами? Началась у нас зима: