– Никакую игру я не затеяла, – ответила я, отгоняя неприятные воспоминания, – но ты так и не понял ничего, Гриша. – Он свел брови в одну линию. – Я и есть первый номер, – добавила я. – Я, а не ты.

– Не хочу… – начал рычать волкодав.

– Мне плевать, что ты хочешь, а что не хочешь, – перебила я. – Я не твоя, как ты выразился, дырка, и не для того вернулась в этот проклятый город, чтобы сидеть дома, пока ты будешь бездумно развлекаться в казино со своими отморозками. Может, из-за того, что ты не знаешь близко Никиту твои решения и более объективны, но мне такой вариант не подходит.

– Бл*дь, – не успокаивался Гриша, – ты упрекала меня в том, что я ничего не делаю, а теперь бесишься, что я собираюсь делать! Ты определись, Кира!

– Во-первых, – я сбросила с себя его руки, – выбирай выражения. Во-вторых, время, когда ты мог что-то сделать, давно прошло, и все возможности ты с блеском просрал. В-третьих, это тебе пора определиться, кто ты: герой-любовник с замашками истерички или наемник профессионал, для которого это дело еще и личное. Или все твои слова про семью и все обещания, что ты шептал мне ночью, были враньем?

– Меня называли, как угодно, но не вруном, – скривив тонкие губы, прорычал Гриша, – но ты… Ты, женщина, как наркотик сводишь меня с ума! – с жаром добавил он.

Я оставила при себе комментарий о том, что он давно сошел с ума и без наркотиков, и без меня, и подобрала с пола пульт от кондиционера. От падения на нем открылась крышка, и выпавшие батарейки закатились черт знает куда.

Гриша быстро нашел их и, забрав у меня пульт, вставил их, и закрыл крышкой. Он все еще был зол, и я могла поставить ему тупейший ультиматум, мол, заткнись и делай, что я говорю, что само по себе было смешным, или сказать "проваливай", чего в принципе не могло произойти, но я не стала вообще ничего говорить.

Мне не нравилось, что мы снова ругались, не нравилось, что в том, что между нами происходило, мы шли банальными тропинками, но между "правильно думать" и "правильно поступать" была огромная пропасть, которую не всем и не всегда удавалось обойти. По крайней мере, мы с Гришей балансировали на ее краю с момента нашего знакомства, и это касалось не только наших с ним отношений, но и вообще всего, что нас окружало.

То ли мы были такими, то ли мир был таким, то ли и то и другое, но когда все еще злой Гриша ушел, я не стала выключать кондиционер, чтобы ни эти мысли, ни жара не парили меня.

После атаки Гриши и всех его "лестных" выражений мне захотелось принять душ и вообще переодеться. Я собрала волосы в пучок, чтобы не намочить их и стала под прохладную воду.

Я надеялась, что к вечеру Гриша успокоиться и не испортит мой план.

Мой план… Как звучало, да?! Так же смешно, как первый номер.

Я криво усмехнулась и полностью закрутила горячую воду, оставив только холодную.

Молчание, секреты, проступки, противоречия, сама жизнь… Она все переиграла и все перетасовала, отправив мои надежды на искупление в нокдаун.

Алеша сказал бы, что не бывало худа без добра или что-то вроде того, что он сказал мне на кладбище перед тем, как мы покинули город, чтобы больше в него не возвращаться.

– Все сложилось, как надо, – четко услышала я его голос и опять криво усмехнулась.

Наверное, такова была цена за искупление, которое я наивно полагала, что заслужила.

Нет. Не заслужила. Пока нет.

Не знаю, сколько я пробыла в душе, но когда я вернулась в комнату, в ней снова был Гриша. Судя по листу бумаги, на котором был изображен он с прямо атмосферной надписью "В розыске!", он успел обыскать кабинет, пытаясь найти ответы, которые я ему не дала.

– Зачем ты это оставила? – спросил он уже без тени злости.

– Если тебя убьют или, напившись, ты сам застрелишься, мне хоть будет, что сыну показать, – устало ответила я.

– В смысле, каким не надо быть? – на полном серьезе уточнил Гриша, кинув лист на пол. – Ты поэтому уехала от меня? Тебя смущает то, чем я зарабатываю на жизнь?

Я так и замерла со спонжиком у лица, который взяла, чтобы подправить макияж. Вот это был убойный вопрос!

Не думала я, что волкодава могли посещать подобные мысли и тем более, что он мог озвучить их в вопросительной форме мне – воровке и убийце.

Да мы стоили друг друга десять раз!

В зеркале я видела его лицо. На нем была непроницаемая маска, но глаза ей не поддались, и в них тлел огонь одинокой задумчивости, свойственный только Грише, лучшему стрелку и моему несостоявшемуся убийце.

Черт, это пробило мой лед, и я с чувством швырнула спонжик на туалетный столик.

Гриша подошел ко мне и, положив руки мне на плечи, прижался носом к моему уху.

– Мне кажется, что я снова тебя теряю, – выдохнул он. – Ночью ты была такой горячей, такой живой, а сейчас опять холодная, будто не чувствуешь ничего и вообще не живешь. Ты отталкиваешь меня, что-то скрываешь. Я вижу, что ты приняла какое-то решение, и я боюсь, что ты снова не дашь мне о себе позаботиться, что меня в твоих планах вообще нет.

– Не надо утрировать, – ответила я, в который раз удивившись его перемене настроения и последовавшей за этим откровенностью, – и выставлять меня какой-то машиной. Я живая, и все чувствую.

– Расскажи мне об этом, – шепотом попросил Гриша, подкрепив просьбу грубоватым поцелуем сухих губ.

– Не здесь и не сейчас. – Я приятно содрогнулась и, сдавшись, опустила голову ему на плечо. Наверное, эти качели между нами никогда не остановятся.

– Почему?

– Потому что это сложно, – уклончиво ответила я, содрогнувшись на этот раз не от касаний Гриши, а от веса всего того, что я держала в себе, включая те секреты, что раскрыл мне ночью Алешин телефон.

– Не верю, что сложности тебя пугают.

Я тяжело вздохнула, рассматривая себя и Гришу в зеркале. Странной мы были парочкой.

Он ждал ответа, и я решила дать ему хоть что-то.

– Я не знаю, какой сегодня день, – подумав, сказала я, – не знаю, какое число. Я не помню… – Я закрыла глаза, потянувшись к образу сына. – Не помню, когда последний раз держала Никиту на руках, когда кормила его грудью, когда была обычной женщиной с заботами о стирке, уборке, закупке продуктов. Это было вообще?

– Это было, Кира! – с чувством прошептал Гриша. – Было и будет еще!

Я мотнула головой, слишком глубоко погрузившись в воспоминания, казавшиеся нереальными и оттого болезненными.

– Я боюсь, что… Что мыслю также, как и при Борисе, только теперь делаю ставку не на то и разыгрываю вообще не те карты. Боюсь, что я совершу очередную ошибку, только на этот раз фатальную, без права на возврат.

Гриша провел потрескавшимися губами вдоль моего плеча, делая жадные вдохи, будто вбирал мои чувства, мою боль.