Я нахмурилась на него. — Кончай эти игры, Бернардо. Куда мы едем и к чему такая таинственность.

— Эдуард созванивался с Жан-Клодом.

Я знаю, что на моем лице было написано такое изумление, какое я и испытывала в данный момент. — Зачем?

— Затем, что он пришел к тому же мнению, что единственный способ обезопасить тебя — это приставить телохранителей, а так же, он думает, что они поспособствуют в поимке этих ублюдков.

Что Эдуард одобрил охранников, которых собирался прислать Жан-Клод — означало наивысшую похвалу, какую только можно вообразить. Я знала, что они будут профи, но что Эдуард согласился со мной — было что-то новенькое.

— Так значит, мы собираемся их встретить, — резюмировала я.

— Ага, но сначала поприветствуешь — Олафа.

— С каких это, — возмутилась я.

— С таких, что Олаф все еще думает, что меду вами есть какие-то отношения и если ты встретишь сначала его, да еще и конфиденциально, он продолжить поддерживать эту иллюзию. Эдуард опасается того, что может вытворить Олаф, если до него дойдет, что ты никогда не собиралась быть его подружкой.

— Я не собираюсь конфиденциально встречаться с Серийным Убийцей.

— Мы с Эдуардом тоже там будем, — успокоил он. И отыскав пустое место на параллельной парковке, припарковался как профи — гладко, без колебаний.

— Сразу видно, что ты — городской, — сказала я.

Он заглушил двигатель и повернулся ко мне — Почему, потому что я умею парковаться параллельно дороге?

Я кивнула, — В городе иногда только так и можно парковаться, ну или ты вырос в городе, где была только одна парковка.

— Не надо составлять на меня досье, Анита.

— Ну, прости, что не могу восхититься твоими парковочными талантами.

Он, казалось, обдумывал это в течении минуты, потом пожал плечами: — Тогда достаточно просто сказать «Отличная работа», или типа того, не надо строить предположения.

Я кивнула: — О'кей, «отлично выполнил параллельную парковку». Я в этом просто отстой.

— Провинциалка, — предположил он.

— Большую часть своей жизни, — ответила я.

— Я рассказал тебе столько подноготной про себя, что большинство людей никогда не узнает. Я подумал, что все эти методы-воспитания-чужих-детей — душещипательная история и могла бы смягчить тебя, но ничто не сделает тебя мягкой, и уж точно не это.

— Я процитирую Ракель Уэлш: «Нет сильных женщин — бывают только слабые мужчины».

— Вранье, — возразил он.

— В обыденной жизни — это довольно таки верно, — парировала я.

Внезапно его смуглое лицо осветила улыбка: — С каких это пор кто-то из нас живет нормальной жизнью?

Это заставило меня рассмеяться. Я пожала плечами — Пожалуй — никто.

Мы вышли из машины, чтобы я смогла встретиться с Олафом и убедить его, что он все еще имел адский шанс когда-нибудь залезть мне в трусики. Иногда ты лжешь, потому, что альтернатива, слишком ужасна, если об этом подумать. Эдуард, Бернардо, и я все боялись, что вытворит Олаф, если он когда-нибудь потеряет надежду, что я займусь с ним сексом. Я думаю, мы все знали, что если он потеряет всякую надежду из-за моего отказа с ним добровольно встретиться, то он пошел бы на кое-что добровольно. И это «кое-что» включало бы цепи и пытки. «Когда-нибудь я убью Олафа, но надеюсь, что это будет не сегодня. Надеюсь».

Переводчики: Бляшка, Stinky

Вычитка: Светуська

Здание было старого Викторианского стиля, разделенное на квартиры. В те апартаменты, в которые привел меня Бернардо, были пустыми, с бледными голыми стенами, с резким запахом свежей краски. Бернардо вошел первым, его широкие плечи и спина закрыли мне большую часть обзора. В моем поле зрения с мрачным лицом появился Эдуард, а затем они оба отошли, чтобы я смогла увидеть Олафа.

Он стоял в глубине комнаты, со стороны окна, глядя на улицу, или на что-то еще. Из-за трехметрового потолка он казался меньше, чем был на самом деле, но ему не хватало всего ничего до двухметрового роста. В ботинках с каблуком он, вероятно, переваливал за все два. И был самым высоким человеком, которого я когда-либо знала лично. Но в отличие от большинства действительно высоких людей, он был крупным. Сложно было разглядеть под черными джинсами и черной кожаной курткой — но я знала — под одеждой находились одни мускулы. Его голова, как и всегда, была гладкой и лысой. Поскольку ему приходилось бриться дважды в день, чтобы кожа лица оставалась гладкой, мне всегда становилось интересно, бреет ли он и голову тоже — дважды в день, но я никогда не спрашивала его. Это никогда не казалось важным, стоило ему лишь взглянуть на меня.

Когда он повернулся, меня поразили две вещи. Первая — он был одет в белую футболку, когда все что я когда-либо видела на нем, было черным. И вторая — у него была узкая черная Вандейковская бородка с усиками. В цвет широких арок изогнутых бровей над его глубоко посаженными глазами. Он был очень высок, но я допускаю, что он был привлекателен до тех пор, пока не посмотришь в его глаза. Правда о нем всегда исходила из этих глаз, по крайней мере — для меня. Я знала, что другие женщины, судя по всему, не видели этого, однако он никогда не прятал своих глаз от меня. Когда мы в первый раз встретились, он показал это из-за того, что хотел меня запугать, но позже, думаю, он, как и Эдуард, наслаждался тем, что я была единственным человеком, от которого ему не нужно было скрывать правду. Я знала, кем и чем он являлся, и не удирала с воплями. Возможно, я была единственной женщиной, которую он когда-либо встречал больше одного раза, которая знала правду и продолжала поддерживать некий вид «нормальных» с ним отношений. «Может это была часть его симпатии ко мне». Я знала.

— Так это хороший Олаф, как из Южного Парка,[12]или плохой, как в старом Стар Трэке?[13]— спросила я.