Потому что я хочу искупить свою вину. Вину перед дряхлым стариком по имени Василий Васильевич, перед женщиной по имени Марина, перед крошечным Серёжей. Перед их родными и близкими. Разумом Морозов понимает, что в каждом случае он поступил правильно, но благими намерениями вымощена дорога в ад. Алексей Николаевич – агностик, но подсознательное чувство вины рисует ему картины несуществующей преисподней.

Ад – внутри него, а не снаружи.

И вторая причина: хранители времени. Алексей Николаевич раскрыл тайну Исии Такэо. Он нашёл объект хранения и доставил его в Москву. Более того, объект сам сообщил ему все инструкции. Хранить – до 2618 года, до 18 декабря. Это тот самый день, когда Майя отправилась в прошлое. Нужно вернуть её ровно в тот самый день.

Майя смотрится в зеркало, висящее на одной из стен подвала.

«Полгода?»

«Около того. Если я вернусь в таком возрасте, они не заметят».

«У нас получится…»

«Меня могут разбудить не в моём веке, а, например, в двадцать четвёртом. Или, что ещё страшнее, в тридцатом».

Майе повезло, что Морозов её нашёл. Японскому прибору оставалось работать от силы лет тридцать, после чего он бы пришёл в негодность, забрав с собой в небытие своего «пассажира».

«Не разбудят. Я позабочусь об этом».

Он ещё не рассказывал Майе об обществе хранителей времени. Рано, слишком рано. Он познакомит её с Волковским, когда придёт время.

Впрочем, Волковскому он уже всё рассказал. Это было необходимым шагом. Морозов отмёл все сомнения и доверился главе общества. В одиночку тут не справиться.

«Как?» – спрашивает Майя.

Он не боится этого вопроса.

«Не спрашивай, пожалуйста. Я позабочусь».

Майя качает головой.

«Нехорошо скрывать от объекта исследований суть исследований», – говорит она с улыбкой.

Алексей Николаевич улыбается в ответ. Девушка умна и остроумна, красива и легка, чёрт побери, что мне делать, я – старик, а она молода, не из моего времени, я на шестьсот лет её старше, я давно лежу в могиле, когда она только выходит из материнского лона.

«Хорошо, – говорит он. – Послезавтра я познакомлю тебя с одним человеком. Он сам приедет сюда, потому что я ему доверяю. Именно благодаря ему у меня получается строить анабиозис. Неужели ты думаешь, что я настолько богат, чтобы доставить всё это?» – Он показывает рукой на детали и оборудование.

«Господин Спонсор», – смеётся Майя.

Она слишком беспечна для девушки, которая пережила то, что с ней произошло в прошлом и что происходит сейчас. Но это не более чем броня, защита от окружающего мира. Она не просто верит в то, что всё будет хорошо, она знает это.

Александр Игнатьевич Волковский останавливает «Бентли» у ворот дачи Морозова и морщится при мысли, что придётся вылезать под дождь, чтобы нажать на кнопку звонка. Как неудобно сделано, нельзя подъехать прямо на машине.

Он вылезает, и туфля тут же попадает в грязь. Терять уже нечего. Он добирается до ворот и звонит.

«Бентли» тоже запачкан, но машине ничего не сделается – вымыл, и всё. А вот туфли…

Морозов сразу открывает ворота, а не калитку – всё равно нужно загонять машину. Гараж на две машины, его двери открыты, справа стоит «Форд» профессора. Волковский машет доктору, забирается в машину, загоняет её в гараж.

«Ну и погодка», – возмущается он, попав, наконец, в тёплую переднюю.

«Наверное, стоит выдать вам тёплые носки, Александр Игнатьевич».

Волковский смеётся.

«А почему бы и нет? Ваша гостья не удивится старику в шерстяных носках и костюме за десять тысяч евро?» «Вряд ли она разбирается в современных костюмах», – улыбается Морозов, извлекая из шкафа пару огромных вязаных носков ядовито-оранжевого цвета.

«Ничего поскромнее нет?»

«Есть ещё малиновые».

«Из огня да в полымя. Давайте оранжевые».

Добродушный разговор о носках, тепло, дождь за окном настраивают Волковского на домашний, приветливый лад.

Он проходит в комнату и видит Майю. Она развалилась на диване и читает книгу.

«Давно не держала в руках бумажных книг», – приветствует она гостя.

«Странное приветствие».

«Лучше, чем банальное «здравствуйте»».

Волковский сразу чувствует, что с девушкой что-то не то. Она говорит правильно, но с едва уловимым акцентом, причём не иностранным. Так же говорит сам Волковский по отношению к человеку семнадцатого века.

Волковский проходит, садится в кресло напротив Майи. В камине потрескивают дрова. Майя пьёт из высокого бокала.

«Пиво», – поясняет она.

Морозов подаёт Волковскому стакан чистого виски.

«The Famous Grouse, – говорит он. – Арманьяком порадовать не могу».

«Виски – тоже прекрасно», – отвечает Волковский.

Все замолкают.

Что вы знаете друг о друге, друзья мои?

Александр Игнатьевич знает, что Морозов привёз из Китая девушку, которая была помещена в анабиоз в 1945 году при участии генерал-лейтенанта Исии Сиро. Девушка утверждает, что она из двадцать седьмого века.

Майя знает, что старик напротив неё – очень влиятельный человек и может помочь Морозову в постройке анабиозиса и отправке Майи обратно в её время.

«Вы не знаете, с чего начать?» – с улыбкой спрашивает Майя.

Это разряжает обстановку.

«Честно говоря, да, – говорит Волковский. – Полагаю, вы знаете, что меня зовут Александр Игнатьевич Волковский. А я знаю, что вас зовут Майя. Но всё остальное является для нас тайной: вы мало знаете обо мне, я – о вас. Я хотел бы попросить вас первой рассказать о себе».

И Майя рассказывает. Морозов предупредил её: от Волковского скрывать ничего не нужно, я верю ему как самому себе.

Единственное, о чём Майя молчит, это двадцать седьмое столетие.

«Вы не должны знать будущее заранее, потому что это может привести к плачевным последствиям», – поясняет она.

То же самое она говорила и Морозову.

Она рассказывает, как очнулась в сарае у китайского крестьянина в Маньчжоу-Го. Как попала в Харбин и была продана Исии Сиро в качестве «бревна». Как оказалась полезна Исии, и как он сделал её своей приближённой. Как Иосимура усовершенствовал свою машину для анабиоза в соответствии с её чертежами.

В этом месте рассказ прерывается вопросом Волковского:

«Могу я взглянуть на эти чертежи?»

Морозов подаёт два пластиковых листа.

«Да-а… – протягивает тот. – Это доказательство. Вы знаете, – он обращается к Майе, – я до этого момента не очень-то вам верил. А теперь – верю. Материальное доказательство сильнее любого недоверия. Но продолжайте, прошу вас».