Действительно – наивные детские сны без предупреждения сменились жестокой взрослой реальностью…

– А ты никогда не задумывался, что маньяком в наше время стать очень просто? – с иронической улыбкой глядя отцу в глаза, спросил Степаныч.

– Может быть, но не все ими становятся! – сердито ответил отец, ещё не понимая – куда клонит сын, но уже почувствовав подвох в его голосе.

– Да, становятся не все. Не всех с детства лупят за малейшее непослушание, и не все убегают из дому. Не каждому уготовано рассчитываться за чужие грехи… Да и из тех, которые становятся маньяками, лишь единицы становятся «Маньяками» с большой буквы.

– Нашёл, чем хвастаться! – буркнул отец.

– А я не хвастаюсь. Да, прозвище не особенно почётное, но… как говорится «не имя делает человека, а человек имя». Как бы там ни было – тебе всё равно всего не объяснишь – но с этим именем я умудрился пройти через все 15 лет. И я не только не упал под гнётом позора от такого имени и связанной с ним славы, но и сделал имя известным – оно стало моей визитной карточкой.

Ко мне обращались за советом или помощью, меня ценили как специалиста в своей области, меня уважали, меня боялись, меня игнорировали, меня ненавидели. Говоря короче и понятнее – несмотря на все усилия своих недоброжелателей, которые постарались обеспечить мне маньяческую славу, я жил почти нормальной жизнью обычного человека… – воспоминания о прошлом вызвали у Степаныча улыбку.

– «Почти!» – усмехнулся отец.

– Да, папа, «почти» – я был несколько ограничен в пространстве, и из моей жизни, к примеру, было исключено общение с женщинами, не было возможности выезжать куда-то. Но ведь эти «блага» и у свободных людей не у всех есть. Разве не так?

– Ты и тут о женщинах?! – с ехидцей переспросил отец своего сына.

– Не в женщинах дело, и ты это прекрасно понимаешь. Не надо передёргивать! Просто для обычного среднестатистического человека они являются неотъемлемой частью жизни…

– Тебе бы надо остаток жизни грехи замаливать после случившегося…

– Грехи замаливать, папа, надо всем – и тебе в том числе. Но не в этом сейчас дело – ты снова всё переворачиваешь с ног на голову! Я о женщинах упомянул только в том смысле, что это благо или зло недоступно тем, кто находится в заключении. Всем поголовно. Если по поводу других «нельзя» могут быть какие-то исключения, то в этом плане все равны. И говорю я далеко не только о сексе, когда упоминаю женщин – с ними ассоциируется, прежде всего, домашний уют, умиротворение, расслабление… Бывают, конечно, и исключения, но… зачем было жениться на такой?! Ну а коль уж «бачили очi, що брали…» остаётся только крепиться.

– Это ты о своей Татьяне?

– Не трогай Таню своими грязными руками! – резко осадил его Степаныч. Он понимал, что не стоит так говорить с отцом, но, когда речь зашла о жене, остановиться уже не мог.

– Это мои-то грязные? Ты на свои лучше посмотри! – пытался брыкаться отец.

– С моими всё в порядке. А Таню не трогай! – в то время, когда вы все – ближняя, так сказать, родня! – отвернулись от меня… да что там отвернулись – отбросили в сторону и всем семейством дружно начали забрасывать меня грязью!.. – именно она, а не кто-нибудь другой, поделилась буквально последним и помогла не упасть окончательно. А вы продолжаете бросать грязь, не стесняясь того, что попадает и в неё!

– Как у тебя язык поворачивается говорить такое? – брызгал слюной Коновальчук-старший.

– А разве я вру?.. Хотя, конечно, вам было бы удобнее, чтобы я молчал…

– А что ты можешь сказать против нас, которые перенесли столько позора из-за тебя! – распсиховался отец.

– Сказать?.. А надо ли что-то говорить? – Саня криво улыбнулся, – ваши дела говорят сами за себя. Начнём сначала – первые побои начинаются, когда мне было лет 10–11. И однажды я решаю сбежать из дому, дабы… не чувствовать в буквальном смысле тепло отцовской руки. Потом побеги учащаются и ты, не справляясь с проблемой, упекаешь меня в психиатрическую больницу. А мать всё это время молчит, даже не пытаясь тебя поправить. Дальше наступает 1983 год. В результате побега из дому после очередного твоего рукоприкладства я ввязываюсь в драку с таксистом из-за денег и попадаю в тюрьму. А в 1984 году получаю за это 4 года усиленного режима. На тот момент я ещё не был совершеннолетним, и потому попал на малолетнюю зону. А вы благополучно приобретаете машину и начинаете строительство дачного домика – вместо того, чтобы попытаться вытянуть сына из тюрьмы.

– А по-твоему мне надо было все деньги истратить на адвокатов? – сверкнул очками отец.

– Да, папа. Не мне тебя учить, но надо было! Не забывай, что на момент посадки мне было всего 16 лет. И попадание в таком возрасте в среду малолетних преступников не могло остаться без последствий – я впитывал в себя и ваше отношение ко мне, и набирался «ума» у окружающих меня ментов, а также озлоблённых волчат, у многих из которых не было родителей. Но не у всех, конечно. У основной массы родителям просто не было до них абсолютно никакого дела – они бухали, блядовали, кололись – занимались чем угодно, только не воспитанием своих отпрысков…

– Ты хочешь сказать, что и мы занимались чем-то из перечисленного тобой?

– Ну что ты, вы были исключительно порядочными семьянинами и членами социалистического общества, а ты, к тому же, и активным членом КПСС – пили только по праздникам в хорошей компании; о сексе, как и многие, впрочем, в тогдашнем СССР, имели весьма смутное понятие; о наркотиках, разумеется, даже и не думали. Да и воспитанием вы занимались систематически – ты добросовестно порол сына за любую провинность. Что поделаешь, это доставляло тебе удовольствие и создавало иллюзию проведенной воспитательной работы…

– А сам-то ты что сделал для своих детей?! – гнул своё папаша.

– Я? – Да практически ничего. – Степаныч уже спокойно воспринимал разговор. В конце концов, ему не впервой выслушивать от своего начальственного родителя обвинительные тезисы. – Но, возможно, это и к лучшему. Ведь воспитанием я бы занимался, отталкиваясь от полученного в детстве образца. А так они выросли на положительном и благожелательном примере мамы и бабушки Тони, которые, в отличие от вас, понимали всю ответственность воспитательного момента и даже голос редко повышали. В результате дети выросли нормальными полноценными членами общества. В отличие от своего папаши, который с малолетства был в конфликте с законом.

– Хорошо, хоть это ты понимаешь. – с издёвкой произнёс родитель.

– Понимаю, папа, и не только это. Поэтому не радуйся. Я прекрасно понимаю, что жизнь моя могла бы сложиться иначе, прояви вы в своё время внимание и заботу. А ваша забота выражалась только в систематической порке. Но самое обидное, что такой вот тщательно выпоротый… продукт вашей деятельности оказался вам не нужным и был выброшен на улицу.