Леклерк ходил взад-вперед, все так же скрестив руки на груди, будто в смирительной рубашке:

— Что дал след в среде садо-мазо?

— На данный момент полный провал. Общество очень закрытое, проникновение затруднено. Очевидно, что убийца черпает там свое вдохновение, но сбор информации обещает быть делом очень деликатным. Нелегко будет развязать языки. Тем более что они могут опасаться, что к ним хотят внедриться… Это может оказаться очень и очень рискованно…

— Нам нужны уши. Устрою совещание с шефом полиции нравов. Попробуем внедрить кротов… Его инспекторы привычны к подобным вмешательствам. А нам необходимо направить свои силы на это, как его… общество BDSM4Y, поскольку ты считаешь, что проблема коренится в нем.

— Людям следует проявлять предельную осторожность.

— Изложи мне свой план действий.

— Утром я опрошу подвергшуюся нападению преподавательницу… Хотя я настроен скептически, все же есть вероятность, что она имела дело с нашим убийцей.

— Будь очень сдержан. В настоящий момент у тебя нет никакого права на это дело. Жандармы танцуют от этой печки… Никаких подвохов. Поссоришь нас, мой шеф никогда не простит, да и я тоже. Мадам Вильямс, по тому, что расскажет вам учительница, попробуйте прикинуть, совпадает ли этот профиль с нашим убийцей. Черт! Может статься, это совсем другой и они размножаются как клопы! В этом деле уже больше сотни полицейских, разбросанных по всему Парижу! И никакого следа, одни предположения! Но куда мы катимся? Куда мы катимся? — Он выскочил из квартиры, с шумом захлопнув за собой дверь.

— Не уверена, что мы его убедили, — призналась Элизабет, надевая куртку. — Почему вы ничего не сказали ему о своей жене?

— Думаю, если бы мы рассказали ему о нашем общем сне, он бы вообще слетел с катушек.

— Это единственная причина?

— Нет… Он мог бы отстранить меня от дела. Человек без лица объявил войну именно мне. С самого начала, вот уже полгода, он изо всех сил старается отравить мне жизнь… Не знаю, что он против меня имеет, зато знаю, что никогда не спущу ему. Никогда! Я пойду до конца, остаться в живых должен только один из нас. Отступать некуда… Этим все и кончится. Я твердо уверен… — Я направился в спальню. — Элизабет, мне надо немного побыть одному. Скоро я за вами зайду, и мы поедем в больницу…

— Отлично, — ответила она, — только не делайте глупостей, Франк…

И, словно бы этого фейерверка бед было недостаточно, Серпетти по электронной почте сообщил мне, что потерял след BDSM4Y… Мы отставали в расследовании пропорционально количеству громоздящихся вокруг меня, как кипы грязного белья, трупов…

Происходило худшее, а я думал только о том, как починить Куколку… Зависимость от нее росла, заполняла меня, как раковая опухоль. Я испытывал острую необходимость в этом запахе в моей спальне, в этих приятных пара́х, которые окутывали меня каждый раз, когда она совершала круги, в этих смутных воспоминаниях о жене. Неужели я погружался в безумие?

Я вытер следы воды и масла на полу, прошелся тряпкой по паровозику. Никакой видимой утечки. Ни одной сломанной детали. Прежде чем запустить паровозик, я добавил жидкости. Куколка вздрогнула и с радостным свистом бросилась вперед. Что тогда думать о поломке, случившейся в то самое время, когда умирала Дуду Камелиа, и сегодняшнем приливе энергии? Относится ли это к области рационального или иррационального?

Сладкий аромат, которого я так ждал, заполнил комнату, вознес мою душу к прозрачным высотам блаженства. Самым быстродействующим из всех наркотиков, конечно, был тот, который выделяла Куколка…

* * *

Перед нами высился нагруженный больными, ранеными, людьми, пришедшими сюда скоротать свои последние дни, огромный белый ковчег больницы Анри-Мондор. Мы направились в терапевтическое отделение, расположенное позади ультрасовременного здания отделения кардиологии, в правом флигеле, рядом с родильным. У входа, перед раздвижными дверями, курили закутанные в халаты больные с изможденными лицами и обращенными в никуда усталыми стеклянными взглядами. Мы поднялись на четвертый этаж, в тридцать шестую палату. Я ненавидел этот тлетворный запах, эти безликие комнаты, забитые металлом и лекарствами. Все здесь откровенно напоминало о хрупкости бытия, могуществе смерти и слабой границе, отделяющей одно от другого.

Жюли Виолен лежала поверх одеяла, так что были видны крошечные синяки у нее на груди. Ее расширенные недавними страшными переживаниями зрачки заполнили почти весь белок глаз. Укрепленный под потолком телевизор транслировал старый черно-белый мультик Текса Эйвери.[38]Она медленно повернула голову в нашу сторону и снова уставилась в телевизор, который даже не смотрела. Мы услышали, как она едва слышно прошептала:

— Опять жандармы? Я уже по меньшей мере три раза подряд все рассказала. Я без сил, я так устала… Неужели не понятно? Уходите, пожалуйста, я ничего вам не скажу…

— У нас всего несколько вопросов, мадемуазель Виолен.

— Я же сказала, уходите. Или я позову медсестру!

Элизабет Вильямс склонилась над кроватью:

— Вас не побеспокоит, если я сяду вот здесь, рядом с вами, на этот стул? Мне бы хотелось поговорить спокойно, с глазу на глаз, как женщина с женщиной. — Она обернулась ко мне. — Не могли бы вы выйти, мсье Шарко?

— Но, Элизабет, я должен остаться!

Она за руку вытащила меня в коридор. Я повиновался.

— Послушайте меня, комиссар. Дайте мне несколько минут поговорить с ней. Я знаю, как себя вести, поверьте. Этой девушке нужно успокоиться, понимаете? Она пережила очень сильную травму, так что действовать надо осторожно. Попейте пока кофе или шоколаду.

— Постарайтесь вытянуть как можно больше информации! Нам надо продвигаться вперед!

— ОК. Но она не доверится мужчине, тем более комиссару полиции. Так что исчезните!

— Она не знает, что я комиссар! И принимает нас за жандармов!

— Думаете, это лучше?! Исчезните!

— Как прикажете, мадам…

Я спустился на первый этаж, вставил монетку в автомат и с чашкой горячего шоколада вышел во двор, на свежий воздух. Старуха с согнутой в дугу спиной и жирными космами улыбнулась мне, обнажив кладбище съеденных табаком зубов, и, прихрамывая, подковыляла ко мне.

— Сигаретку? — просипела она, захлебываясь кашлем.

Я глянул на голубую пачку «Gitanes» с обтрепанными краями. Во мне поднялось такое властное желание, что отказаться было невозможно.

— Почему бы и нет… Я бросил восемь лет назад, но, думаю, сегодня самое время начать снова.

— Конечно, парень, — прохрипела она.

От первой же затяжки у меня создалось ощущение, будто я проглотил ежа. Секунд на десять перехватило дыхание. На целое тысячелетие. Мое лицо последовательно приобрело оттенок всех семи цветов радуги, от фиолетового до красного.