молодым людям, испытывающим сильные чувственные влечения, свойственно совершать их чаще, чем большинству других людей. Хотя нужно делать всё, чтобы помочь молодым людям не совершать ошибок, их всё равно будет немало. Но когда всё уже случилось, самая правильная моральная реакция общества — прощение, а не осуждение. Прощая ошибку, мы однозначно «фиксируем» ее, но уже не настаиваем на необходимости наказания. Двум молодым людям c ребенком, которого они не собирались заводить, нужно не осуждающее, а ободряющее слово, которое поощрит их к совместному воспитанию ребенка.

То, что наши решения очень сильно зависят от мнения нашей общественной среды, значит, что реакция наших родственников и друзей очень значима для нас: мы — общественные животные[149]. Но и политика государства могла бы сыграть здесь свою позитивную роль. Государство должно признавать огромную ценность решения двух биологических родителей жить вместе и воспитывать ребенка: налоговый кредит мог бы снизить налоговое бремя для тех родителей, которые платят налоги, а для тех из них, кто не платит налогов, можно было бы предусмотреть соответствующее пособие. Выполнение молодыми родителями обязательств перед детьми отвечает нашим общим интересам, и мы должны быть готовы за это платить. Когда эти обязательства не выполняют родители, за это расплачиваемся мы все — и расплачиваемся очень дорого.

Поддержка семей в самый сложный для них период — до школы

Почему «в опеке» находится 70 тысяч детей? Потому что государство социального патернализма дожидается момента, когда у молодой женщины появляется ребенок, которого у нее нет возможности растить, и забирает его. Детей могут забирать по нескольку раз у одних и тех же женщин. Так, например, опрос, посвященный работе органов опеки в лондонском районе Хакни показал, что у 49 женщин были взяты в опеку 205 детей. Такая тактика «выжидания и захвата» чужда принципам социального матернализма; государство, разделяющее эти принципы, сумеет понять, что в жизни этих женщин что-то очень неладно, и постарается им помочь. Наблюдая эту жуткую статистику, несколько человек объединились и сделали именно это, создав общественную организацию Pause[150]. Жизнь этих 49 женщин и вправду была довольно беспросветна. Все они, кроме одной, страдали от наркотической или алкогольной зависимости. У половины были какие-то хронические заболевания. Половина этих женщин сами выросли в учреждениях опеки: синдром социальной несостоятельности воспроизводился здесь из поколения в поколение, и социальный патернализм лишь усугублял эту драму. Организаторы Pause поняли, что главное — изменить жизнь этих женщин, а не просто забирать у них одного ребенка за другим: психологические травмы, связанные с потерей детей, делали их жизнь еще беспросветнее, калеча при этом и тех детей, что еще не родились[151]. Чтобы изменить их жизнь, нужны были сочувствие, подсказка, практическая помощь с преодолением зависимости, крыша над головой, а также защита этих женщин от унижения и насилия со стороны их мужчин. Чтобы у них что-то получилось в жизни, необходимо было вернуть им самоуважение, а не пугать их общением с государством и вынуждать их тем самым отказаться от пособий. Именно это попыталась сделать новая организация, которая постепенно создавала свои отделения во все новых и новых депрессивных городах Великобритании. Дал ли этот новый подход какие-то результаты?

Недавно была проведена независимая оценка деятельности Pause. Выяснилось, что у части из 137 женщин, с которыми она работала, качество жизни очень значительно улучшилось. Состояние трех четвертей женщин, у которых были проблемы с психикой, значительно улучшилось. Уровень потребления алкоголя и наркотиков и частота проявлений домашнего насилия также серьезно снизились. Это, в свою очередь, привело к сокращению числа беременностей: по примерным оценкам, ежегодно у этих женщин рождалось на 27 детей меньше. Метод Pause оказался оправданным и по экономическим показателям: каждая единица расходов на программу обеспечивала девятикратную экономию средств в следующие пять лет. Но, конечно, Pause — лишь крохотный островок в море социального патернализма, который по-прежнему определяет общую картину и общие принципы распределения государственных средств на цели «опеки».

Почему же социальный патернализм при всей его явной несостоятельности царит до сих пор? Все очень просто: честные и преданные делу профессионалы, работающие «на передовой», оказываются в плену узковедомственной иерархии, задача которой — обеспечение контроля. Вот лишь один пример того, как эта иерархия блокирует инициативы в духе «социального матернализма» (эту историю мне рассказал психотерапевт, возглавляющий местную группу психологов в одном из депрессивных городов; до появления группы их пациенты жили в условиях постоянного унижения, изоляции и стресса). Некоторые матери не решались водить своих детей в школу из-за проявлений агрессии, но не агрессии других школьников против их детей в самой школе, а агрессии других женщин против них самих у ворот школы: отношения между женщинами были осложнены конкуренцией за мужчин, которых в городе было меньше. Специалисты группы поняли, что необходимо создать защищенную среду, где их пациентки могли бы строить дружеские отношения с другими женщинами, попадающими в сходные ситуации. Они решили открывать в депрессивных кварталах кафе, арендуя какие-то помещения и превращая их в места, куда людям будет приятно зайти. Каждое такое кафе работало как кооператив волонтеров из числа пациентов группы, живших поблизости. В них царила дружеская атмосфера, туда захаживали местные жители из самых разных слоев общества и там никогда не наблюдалось ни малейшего признака морального осуждения одних людей другими. Результаты проекта с точки зрения улучшения душевного и эмоционального здоровья волонтеров оценивались на основании их собственных оценок, заключений работников социальных учреждений, а также анализа их историй болезни. Многие пациенты говорили, что новые дружеские связи, возникшие благодаря этой работе, помогли им выйти из изоляции. Если какая-то женщина пропадала, ее подруга старалась ее разыскать: среди участниц проекта уже успела сложиться система взаимных обязательств. Возникавшие здесь дружеские отношения давали этим людям возможность поразмышлять о том, как строить собственную жизнь дальше — без спешки, экстремальных ситуаций и страха быть униженными. Некоторым из них удалось постепенно наладить свою жизнь. У них стало меньше рецидивов, сократились периоды их нахождения в стационарах, повысилась их самооценка. Они уже могли подумывать о получении профессии и каком-то будущем, лучше справлялись со своими родительскими обязанностями, находили себе работу. То, что местные жители ценили эти кафе, выражалось и в том, что они меньше страдали от вандализма, чем другие местные заведения. По мере расширения проекта его финансовые показатели улучшались, он почти достиг уровня самоокупаемости. Результаты были поистине впечатляющими, их стали приводить как пример для подражания на разных конференциях. Потом проект закрыли.

Начальство нашей группы психологов из Национальной службы здравоохранения считало существование этой сети кафе чем-то