Во всех произведениях, начиная с «Трудно быть богом», Стругацкие приходят к выводу о недопустимости силового вмешательства в жизнь иных сообществ – но, отвечая на вопрос, почему Румата, герой этого романа все же обнажил оружие в борьбе против существующей в этом мире диктатуры, Б. Стругацкий замечает: вопрос не в том, почему он это сделал – вопрос в том, почему он вмешался так поздно.

И здесь – некая перекличка со скрытыми моментами итога «Далекой Радуги»: все расчеты показывают, что успеть создать укрытие от катастрофы невозможно. Но невозможная цель становится возможной, если те, кто посвящает себя ей, не признают ее невозможности. Точно так же, как писал М. Вебер: возможное часто становилось возможным благодаря тому, что стремились к невозможному.

Исследование работ Стругацких дает основания говорить, что в их рефлексии и их модели политического прогресса соединяются три мировоззренческие и ценностные начала:

• антропологический оптимизм;

• признание значимости и ценности исторического прогресса;

• представление о познаваемости и познанности законов исторического развития (в романе «Обитаемый остров» они используют термин «Теория исторических последовательностей»).

Ход истории для них является сочетанием:

• оптимистического сценария – поскольку прогресс, с их точки зрения, неодолим;

• реалистического: прогресс осуществляется через трагедии для человека и преодоление им препятствий;

• и пессимистического, который грозит осуществиться в случае, если человек откажется от прогресса из страха перед трудностями преодоления препятствий.

Представление о факторе прогресса как последовательного и неизбежного восхождения человеческого общества от низших стадий развития к высшим, для Стругацких является само по себе неоспоримым. Однако, в то же время, строя свою модель будущего мира именно на этой основе, они и его рассматривают не как беспроблемный процесс улучшения, а как сложный и рождающий свои противоречия путь восхождения и преодоления встающих на его пути препятствий. В своих работах они не дают отдельного определения данного термина, судя по всему, рассматривая его как интуитивно очевидный. Однако, исходя из общей логики их работ и представлений, можно сказать, что для Стругацких прогресс заключается в создании условий для освобождения и саморазвития человека, возможности для него посвятить себя свободному труду, становящемуся и для него, и для всего общества высшей целью и смыслом.

В целом, в понимании Стругацкими прогресса можно выделить четыре аспекта:

• представление о нем, как непреодолимом историческом процессе;

• проблема встречи человека с будущим, готовности его узнать, как по определению изначально незнакомого, не познанного состояния;

• проблема морального выбора человека, встающего перед ним в условиях такого соприкосновения с прогрессом;

• проблема последствий отказа от движения в будущее, рожденного страхом перед встающими на этом пути проблемами.

И атмосфера времени, в которое сформировались философско-политические представления Стругацких, и основные постулаты идеологии, носителями и сознательными приверженцами которой они являлись, и присущий им антропологический оптимизм определяли естественность для них идеи инвариантности и неизбежности социального прогресса: «…через сто, двести лет действительно наступит время, когда – от каждого по способностям, каждому по потребностям, когда – изобилие материальных благ, нет необходимости вцепляться друг другу в глотки, когда – разработана теория воспитания, и с детства человека выращивают добрым и хорошим, а значит, мир постепенно населяют только добрые и хорошие люди, когда, наконец, будут реализованы вещи, казавшиеся разумными еще тысячелетия назад»[256].

В начальный период их творчества, когда они пишут цикл о «Ближайшем будущем» – конце XX – начале XXI века и исходный роман о Мире Полдня, идея прогресса существует для них в своего рода «снятом виде» – новое, коммунистическое общество, по их мысли, утвердится просто потому, что это естественно и быть иного не может. Прогресс присутствует в результате – и сам по себе не подвергается анализу.

Однако как только картина будущего становится для них законченной в ее позитивном содержании, они обращаются к ее углубленному анализу, встают перед проблемами противоречий будущего и контакта с обществами прошлого. Противоречия будущего ставят перед выбором либо их преодоления, либо остановки развития, встреча с прошлым – перед проблемой возможности ускорить движение отсталых обществ к будущему. В обоих случаях речь идет об отношении к прогрессу, и он сам становится для них объектом рассмотрения.

Уже в первой их проблемной повести о будущем, «Попытке к бегству», кроме затронутой выше темы недопустимости произвольного вмешательства в непонятный тебе социум, присутствуют два проблемных образа. Первый – «дорога машин» по которой идет бесконечное движение непонятных движущихся механизмов, абсолютно несоответствующих раннефеодальному этапу существующей на планете цивилизации и который является символом «неуклонности хода Истории, который (ход) задан не нами и не нам его изменить»[257]. Второй – образ одного из землян, попавших на эту планету вместе с людьми будущего, Саула, сумевшего бежать с гитлеровской каторги и оказаться в будущем. В конце повести он осознанно возвращается обратно и гибнет в схватке с преследующими его нацистами, придя в прочтении Стругацких к мысли, что никто не имеет права на подарок в виде счастливого идеального будущего – не «отстреляв последнюю обойму в бою с прошлым»[258].

В прологе «Трудно быть богом» есть образ старой заброшенной дороги («анизотропное шоссе») с дорожным знаком запрета движения («кирпичом»), по которой герой произведения пошел. Пошел, чтобы не прийти никуда. Этот же сюжет вспоминается и в эпилоге, когда его друзья обсуждают его действия в стране, где он был земным наблюдателем и где сделал попытку вмешаться в события: «Я теперь часто вспоминаю это шоссе, – сказал Пашка. – Будто есть какая-то связь… Шоссе было анизотропное, как история. Назад идти нельзя. А он пошел. И наткнулся на прикованный скелет»[259].