Ромуальдовне молчаливыми подружками, умеющими хранить тайну. Тайной были денежные купюры, которые она хранила в чайнике.

– Мам, я не понял: что с Таней? Врач сказал – отравление какой-то азиатской травой.

– Садись, садись, покормлю! Виталик, худой как палка, – Тамара Ромуальдовна ласково погладила сына по голове.

– Ты не знаешь, какой ещё травой? Или грибами. У Тани узнать не могу – она в реанимации. – Виталик взял столовую ложку и начал накладывать тушёный кабачок.

– Ну… Не хочу, конечно, наговаривать, но ко мне она ездила очень редко, – сказала Тамара Ромуальдовна голосом, наполненным обертонами. Кто-то однажды сказал, что у неё красивый голос, и с тех она об этом не забывала ни на минуту. – Я сама начала ездить, ну ты понимаешь, проведать. Поддержать. Скучает, небось, по мужу-то, – она выразительно кивнула в такт словам. – Правда, днём её часто не бывает. Я войду, посмотрю, что к чему, даже как-то пыль протёрла – заросла вся… Так вот, завкафедрой вчера гулял с ними в ресторане, отмечал юбилей и перевод на другую работу.

– Шавкят Закирович? Ну да.

– Я просто думаю: где один раз – там и другой. По ресторанам только начни. Кушай, кушай!

Она с энтузиазмом подсовывала сыну капустную солянку с колбасой. При виде кушаний советского разлива сын с тоской вспоминал толстые куски американской говядины, одни названия чего стоят: стейк Денвер, стейк Нью-Йорк…

– Не понял, при чём тут отравление?

– Ну, в ресторане отравили.

– Да брось. Там вся кафедра гуляла. Это ресторан азиатской кухни, его знакомых. Мы до этого с ней разговаривали по телефону, пару дней назад. Она сказала, что Шавкят хочет её на своё место поставить. Он москвичек не любит, а Танька из Иркутской области. Она отнекивалась, да и я думал – ко мне в Стэнфорд приедет. Такой облом с работой – вспоминать противно, – он ткнул вилкой в капусту и вздохнул.

– Ничего, сынок, ко мне поближе будешь. Они ещё пожалеют. Ну что, чаю? – Тамара Ромуальдовна прошла в комнату, открыла стеклянные дверки стенки и достала чашки из сервиза «Мадонна».

Сервиз использовался исключительно по большим праздникам. Возвращение сына – разве не праздник? Да и напоминал о тех далёких временах, когда счастливее её не было человека. Всё было ладно в маленькой семье: муж, послушный сын, мама, полная сил. Муж делал успешную карьеру, а однажды даже поехал по обмену опытом в Чехословакию, откуда и привёз сервиз «Мадонна». Правда, оттуда же он привёз и молодую любовницу, к которой вскоре и ушёл, прихватив с собою очень много разных вещей, но сервиз почему-то оставил. Видимо, в поездке любовница, она же будущая жена, купила такой же.

– Позвоню-ка я Евгении Даниловне, – сказал Виталий, поднимаясь.

– Кто это? Зачем?

– Она работает на кафедре вместе с Таней, может, подробности расскажет. О гулянке в ресторане в особенности.

Виталий вышел в другую комнату, где стоял городской телефон и набрал номер одной из сослуживиц жены. С кафедры Виталий знал не многих, и то в основном по рассказам жены и по фотографиям, но Евгению Даниловну он знал, поскольку Таня пару раз приглашала её с мужем на день рождения.

Евгения Даниловна откликнулась сразу и в разговоре подчеркнула, что далеко не всем на кафедре нравится, что Шавкят Закирович, отправляясь на более высокую должность при правительстве Москвы, хочет составить протекцию Тане и предложить вместо себя завкафедрой. Понизив голос, она добавила, что бабий коллектив и зависть привели к такому накалу обстановки, что после пары бутылок вина, а может водки – было и то и другое – прямо в ресторане, во время банкета, произошла довольно громкая и неприличная ссора Тани с одной из кафедральных дам.

– Евгения Даниловна, лечащий врач утверждает, что у Тани очень серьёзное отравление. Что вы об этом думаете? Это связано с банкетом?

– Мне трудно судить, Виталий, но в ресторане мы все ели одно и то же, и ни с кем ничего плохого не случилось. А вот поскольку ссора была довольно громкой, я же не могу судить – может быть, Тане отдельно что-то подсыпали в стакан или в тарелку. К тому же я не знаю, откуда она пришла в ресторан, ела ли что до этого. У меня в этот день вообще был выходной. Поговорите с Ольгой Дмитриевной, я вам дам телефон. С ней-то она и поругалась.

Виталий набрал телефон незнакомой преподавательницы. Внутри копошилось сомнение – что, так и сказать: «Раз вы поругались – вы мою жену и отравили»?

Что за бред… Ладно, как пойдёт. Преподавательница взяла трубку неожиданно быстро и, да, подтвердила, что вчера они с Таней сидели за столом рядом и что она сама в шоке от того, что случилось. Неожиданно она предложила Виталию встретиться и обсудить ситуацию. Виталий удивился, но договорились встретиться вечером у памятника Пушкину.

Виталий почувствовал, как его клонит ко сну: jet lag, никуда не денешься. Он решил до вечера немного поспать, но сначала вручить матери подарки, которые привёз. В какой-то степени Виталий был даже рад, что Таня в больнице – подарки матери было легче отдать вне её присутствия. Он очень ценил свои особенные отношения с матерью – так же, как и мать. Не хотелось ими делиться с кем-либо, в том числе и с женой.

Виталий занёс из коридора один из чемоданов, торжественно его открыл, развернул крышкой так, чтобы мать не видела внутренность, и стал вручать подарки – один за другим. Как Дед Мороз или фокусник, он доставал кухонные принадлежности, чай Sleepytime для борьбы с бессонницей, блузку, юбку, кухонное полотенце и пищевые приправы. Мать заплакала.

Виталий прошёл в комнату, снял жёсткие джинсы, достал с полки свои старые брюки – подростковые, надел. Понял, что маловаты и прямо-таки врезаются в задницу, обтягивают и спереди всё что можно. Ну и что… Они какие-то свои, привычные. Да и мама обратила внимание, заулыбалась покрасневшими глазами:

– Ой, помню эти брюки, как хорошо, что они тебе как раз!

Виталий лёг на кровать прямо в брюках, потом подумал, разделся и проспал три часа, до встречи у Пушкина. Встал с трудом – без будильника бы не получилось.

По описанию одежды – а именно бежевой куртки, как договорились по телефону, – Виталий сразу узнал Ольгу Дмитриевну. Молодая, нарядная, в весёлых золотистых кудрях, она не походила на скандального человека. А также на того, кто будет что-то подсыпать. Хотя кто знает… Но, как оказалось, разногласия с Таней у них действительно были. Ольга (так она сразу попросила себя называть) сказала, что в целом она против того, чтобы Таня была завкафедрой, в конце концов в Москве-то без году неделя, – она вдруг осеклась и с испугом посмотрела на Виталия. Но с другой стороны – выбор Шавкята она понимает. Шавкят был у Тани научным руководителем при защите кандидатской, и она с ним вместе написала не одну статью (чаще просто ставила его фамилию). Но он так обхаживал Таню на банкете, так поднимал за неё тосты, что Ольга не выдержала: стала язвить, намекать. Так донамекалась, что Шавкят на неё цыкнул, и правильно сделал.

– Вы понимаете, Виталий, у меня нет другого выхода – я вам просто должна признаться. Дома я не могла об этом говорить по телефону. В общем…

Она запнулась:

– В общем… Шавкят – мой любовник.

Она покраснела и почти по-собачьи взглянула на Виталия.

– Поймите меня правильно. Если мой муж узнает об этой связи – я окажусь на улице. В грязи. И без ребёнка. Мой муж очень серьёзный человек. Он бизнесмен. Я вообще могу не работать. А у завкафедрой такая мизерная зарплата – в общем, для меня – никакого смысла. Я такая дура! Вчера наболтала спьяну. Хорошо, Шавкят вовремя мне рот захлопнул.

– Не волнуйтесь, Ольга. Вот это меня вообще не волнует. Скажите, а все ели одно и то же? Мне сказали, что у вас была возможность подсыпать что-нибудь Тане. Что вы об этом скажете?

– Скажу, что мы ругались на глазах у всех. Никто никуда не отходил. Как я могла подсыпать? И ели все одно и то же. А вот что стало с Таней – я сама не пойму. Её в какой-то момент как к розетке подключили: она вдруг завелась,