Был у меня приятель, Стив, у которого всё происходило наоборот: когда он в первый раз совокуплялся с женщиной, то он кончить не мог. Она уж вся сомлела не раз и не два, а он её накачивает без передыха и только своим потом поливает. В конце концов (но не кончив) он щадил счастливицу, вытаскивал, зная, что женщина будет теперь рваться на следующее свидание с ним. А на втором и остальных свиданиях он кончал уже нормально, то есть скоропалительно. Однако, благодаря сильному первому впечатлению, женщины держались за него обеими ногами. Я брал его с собой на свидания с женщинами, любительницами двух мужчин, – отдирал я её первый раз, не сдерживаясь, и со спокойной совестью передавал, разгорячённую, своему другу. Через минут пять я снова готов – Стив вытаскивает, предоставляет женщину мне – я, уже не торопясь, в ней смазку возобновляю и снова Стиву передаю, – так женщина пребывала в поднебесье часа два. Я кончал раза три-четыре, а Стив не давал женщине на землю опуститься после моих концов – включали телевизор на полную громкость, чтобы женский вой заглушать.

Я с Линдой в конце нашего проживания в истинного Стива превратился: ебу осточертело, но не могу кончить и всё. Да и ей уже тошно. Так я умудрялся кончать «по памяти» – вспомню какую-нибудь, что в своё время тоже осточертелой была, но теперь, давно мною не ёбанная, снова обновилась и желанной стала, – и вот с грёзами о ней с удовольствием освобождаюсь от почётной обязанности, наложенной совместным проживанием. Подобным же образом после разлуки с Линдой я вспоминал её, чтобы кончить, когда нынешних осточертелых ёб.

И вот возрождённая Линда сидела передо мной за столиком в кафе. Как мне хотелось поскорее забраться к ней между ног! Посмотреть, что там новенького и так же ли вкусно старенькое. Ну, ещё не старенькое, а прежненькое.

Кофепитие явилось проверкой обоюдной готовности к регулярным совокуплениям и совместному времяпровождению. Мне не терпелось, и я врал, что у меня давно никого нет, что я всё время нашей разлуки думал о Линде и мечтал о встрече с ней. Она явно была удовлетворена моими ответами, иначе не согласилась бы, чтобы мы поехали к ней домой.

Тут следует порассказать о некоторой предыстории. Дело в том, что Линда была алкоголичкой, то есть по терминологии анонимных алкоголиков «выздоравливающей алкоголичкой». До 18 лет она никогда не пила – родители стращали её алкоголем как смертным грехом, и в доме спиртного не держали. А в день совершеннолетия Линда пошла в бар и сразу напилась. Причём она в этом почувствовала своё призвание и стала пить систематически. Дойдя до определённого уровня опьянения, Линда переставала помнить, что с ней происходило и, протрезвев, тщетно силилась вытащить из памяти происшедшее накануне. А происходило одно и то же: она подходила к какому-нибудь мужчине в баре и предлагала поебаться, на что отказа не получала. Она ехала к избраннику или они перепихивались в машине. Просыпалась она с незнакомцем в чужой постели, и этот мужчина нагло претендовал на заполнение её отверстий. Иногда Линда просыпалась дома одна, куда её привозили после возлияний и излияний редкие джентльменствующие ёбари. Причём привозили её, бывало, и в синяках не только от засосов, но и от ударов, о которых Линда ничего не помнила. Самое смешное, что за восемь лет такой жизни она ничем не заразилась – пощадил её маленький городок, в котором она жила.

Не обошлось и без ребёнка, которого она отдала в приют, не ведая, от кого он. После освобождения от материнских обязанностей она переехала в Ν. Тогда-то мы и познакомились. Часто после наших вечерних наслаждений, проходивших на фоне её возлияний, Линда звонила мне на следующее утро и наводящими вопросами пыталась выведать у меня, что она делала и что говорила, будучи со мной. Оказывается, у неё происходил полный провал памяти и всё, что она помнила, это моё присутствие вчера, и Линда опасалась, что она могла сделать что-то, что меня бы задело или оскорбило. Так выражалась её забота о сохранении наших отношений. Но было обидно, что она не помнила даже своих наслаждений со мной. Вот это меня задевало, но я ей не говорил об этом, а пытался не давать ей пить при мне столько, чтобы опять произошёл провал памяти. Иногда мне это удавалось, и Линда с восторгом вспоминала вечер накануне, и это удержанное воспоминание привязывало её ко мне и звало её на повторение пройденного со мной.

Линда осознала, что ей пора лечиться от алкоголизма, когда она, будучи уже влюблена в меня по уши, вместе с тем переспала по пьяни с каким-то мужиком. Она призналась мне, потрясённая случившимся, поскольку она приняла героическое решение ни с кем не спать, кроме меня, – и при всём желании сделать это ей помешал алкоголь. Я её не допрашивал, мне-то было всё равно, что она с кем-то сладковала, главное, чтоб ничем не заразилась. А для неё это оказалось трагедией, так как она поняла, что не может управлять своей собственной жизнью из-за пития.

Я вот не пью, а всё равно управлять своей жизнью не могу – плохие из нас управляющие. Меня это не волновало, а вот Линду подвинуло броситься в лечебницу для алкоголиков. Она отшагала в ней «12 шагов»[41], а может и больше, потом жила месяца два в специальном доме для алкоголиков На полпути, куда они добровольно себя заключают после лечения, прежде чем окунуться в реальный мир соблазнов. Из этого дома им нельзя выходить на улицу без разрешения. Я в это время всячески помогал Линде и поддерживал её духовно, а особо – телесно, забирая к себе из этого желтоватого дома, откуда разрешалось исчезать только на два вечера в неделю, причём с одобренным администрацией мужчиной. Меня проверили и доверили мне Линду и линдины междуножные драгоценности.

В доме жили только женщины, были среди них несколько красоток, которые жадно смотрели на меня, потому что большинство из них было отрезано от мужчин, ибо их хахали – тоже алкоголики, и с ними требовалось завязать.

Я жадно оглядывался на подружек, когда приходил за Линдой, но приставать к ним не решался – Линду не хотел подводить – они ведь там становятся великих нравов, а это им необходимо, чтобы снова в пьянство не впасть. Они никому не врут, в бога ударяются, некоторые половую жизнь изымают – вот до чего вылечиваются. Но до конца никогда не смогут – хоть пизду зашей. Пизду зашьют – всё равно жопа останется, всего не зашьёшь – зашьёшься. Потому и называются они по выходу из этого домика не «выздоровевшие алкоголики», а вечно «выздоравливающие» – метафизика какая-то. Бедные сизифочки. Артель «Напрасный труд».

Пить они перестают, но повёрнутыми остаются, то есть по Фрейду: вылечивания не происходит, а лишь один симптом заменяется на другой. Классический пример, когда лечили одного от невроза: у него при переходе улицы нога переставала сгибаться, и возникала опасность, что его машина собьёт, хилодвигающегося. И вот психоаналитик разложил его по таким косточкам, что заменил несгибание ноги на несгибание руки, так что переход улицы с несгибаемой рукой стал для жизни неопасен. Ручку заклинивало, а ножки шаркали как ни в чём не бывало. Так и алкоголики – сначала они помешаны на безнравственности упивания в стельку и ебли со всеми, кто в пьяни приглянется, а потом они поворачиваются на нравственности и становятся отчаянными ханжами. А сама повёрнутость, ущёрбность – остаётся. Зато переходить поле жизни становится безопаснее.