Митч опустился рядом с гвоздем на колени, оглядел его. Шляпка широкая и плоская. Судя по ее размерам и толщине стержня, длиной гвоздь был как минимум в три дюйма.

Ухватившись за гвоздь большим и указательным пальцем, Митч попытался его пошатать, но убедился, что сидит гвоздь крепко.

Сверхъестественное чувство охватило его, совсем как в тот момент, когда он увидел поле, заросшее ситанионом, которое ветер и лунный свет превратили в ртутное озеро.

Внезапно ему показалось, что Холли совсем рядом, он даже оглянулся и не удивился бы, если б увидел ее. И чувство это не пропало, а продолжало нарастать, по спине побежал холодок.

Митч спустился на кухню. В ящике, где он нашел ключи, лежали и наиболее часто используемые инструменты. Он взял отвертку и молоток-гвоздодер.

– Что ты там делаешь?! – крикнул из прачечной Энсон.

Митч не ответил.

Вернувшись на чердак, легко вытащил гвоздь. Потом, используя отвертку как рычаг, вогнав острие под шляпку следующего гвоздя и постукивая по другому концу молотком, вытащил гвоздь из фанеры на четверть дюйма, после чего воспользовался гвоздодером.

Возбужденные пауки метались по натянутым паутинам, ветер ревел и завывал.

С каждым новым выдернутым гвоздем росло ощущение, что цель все ближе. Наконец Митч выдернул последний и перевернул лист фанеры.

Нашел только балки. Да фибергласовую изоляцию между ними. Убрал фиберглас. Никакого сейфа, никаких запаянных в пластик пачек стодолларовых банкнот.

Ощущение, что он на пороге открытия, прошло, как и чувство, что Холли совсем рядом. Митч посидел, не понимая, что на него нашло.

«Что это, черт побери, было?»

Оглядывая чердак, он не испытывал ни малейшего желания отрывать от балок другие листы фанеры.

Его первоначальное предположение подтвердилось. На случай пожара или по какой другой причине Энсон не стал бы прятать деньги там, где не смог бы до них быстро добраться.

Митч оставил пауков в темноте, в компании с завывающим ветром.

После того как поднял крышку люка с лестницей, продолжил поиски в гардеробной. Заглянул за одежду. Проверил все ящики на предмет второго дна или ложной задней стенки, заглянул под каждую полку, простукал пол и стены.

В спальне приподнял все картины в надежде найти стенной сейф, хотя сомневался, что Энсон будет прятать его в столь очевидном месте, сдвинул кровать, но не нашел отдельного квадрата ковра, под которым мог скрываться вделанный в пол сейф.

Обыскал Митч и две ванные, чулан в коридоре, две необставленные спальни. Ничего не нашел.

Внизу начал с отделанного панелями красного дерева, уставленного стеллажами с книгами кабинета-библиотеки. Вот уж где было множество мест для тайника. Митч обследовал максимум половину, когда посмотрел на часы и увидел, что уже 11.33, то есть до звонка похитителей оставалось двадцать семь минут.

На кухне он взял со столика пистолет и направился в комнату-прачечную. Когда открыл дверь, в нос ударил запах мочи.

Он включил свет и нашел Энсона в самом жалком виде.

Большая часть потопа впиталась в брюки, носки, залилась в туфли, но желтая лужица образовалась и на плитках пола, у ножек стула.

Если к другим социопаты испытывают ярость и ненависть, то себя любят и жалеют, и на иные любовь и жалость они просто не способны. В этой любви к себе немалую часть составляет гордость. Энсон понятия не имел, что такое стыд, но его гордости Митч нанес жестокий удар, ввергнув Энсона в пучину жалости к себе.

Загорелая кожа на лице посерела. Да и само лицо стало одутловатым. А уж глаза превратились в озера муки.

– Посмотри, что ты со мной сделал! – взвизгнул Энсон.

– Ты все сделал сам.

Если жалость к себе и оставила в разуме Энсона место для злости, то последнюю он очень хорошо скрывал.

– Ты поступил нехорошо.

– Есть такое, – не стал спорить Митч.

– Должно быть, смеешься от души.

– Нет. Не вижу здесь ничего забавного.

– Смеешься внутри.

– Я это ненавижу.

– Если ненавидишь, то где теперь твой стыд?

Митч промолчал.

– Где твое покрасневшее лицо? Где мой вечно краснеющий брат?

– Время нас поджимает, Энсон. Они скоро позвонят. Мне нужны наличные.

– А я? Что получу за это я? Почему я должен только отдавать и отдавать?

Вытянув руку, встав в ту же позу, что и Кэмпбелл в библиотеке, когда целился в него, Митч нацелил пистолет на лицо брата.

– Ты дашь мне деньги, а я сохраню тебе жизнь.

– Что это будет за жизнь?

– Тебе останется все, что у тебя есть. Я заплачу выкуп, сделаю так, чтобы полиция не узнала о похищении, поэтому никто не будет задавать тебе никаких вопросов.

Несомненно, Энсон думал о Дэниэле и Кэти.

– Будешь жить, как и прежде, – лгал Митч, – делать все, что тебе заблагорассудится.

Энсон без труда повесил бы убийство их родителей на Митча, если бы того убили и похоронили в пустыне. Теперь с этим возникали проблемы.

– Я дам тебе деньги, а ты меня освободишь, – сказал он.

– Хорошо.

– Как? – В голосе Энсона слышалось сомнение.

– Прежде чем я уеду, чтобы обменять деньги на Холли, я обездвижу тебя тазером, а потом сниму наручники. Оставлю тебя дергающимся на полу.

Энсон задумался.

– Давай, пират. Расставайся с сокровищем. Если ты не скажешь мне, где деньги, до того, как зазвонит телефон, предложение снимается.

Энсон встретился с ним взглядом.

Митч глаз не отвел.

– Я тебя освобожу.

– Ты такой же, как я. – Энсон все еще сомневался.

– Если хочешь, можешь так думать.

Энсон так пристально вглядывался в Митча, словно хотел прочесть его мысли.

Он сидел, прикованный к стулу, руки и плечи болели, он надул в штаны, и на него смотрело дуло пистолета.

И, однако, Энсон хладнокровно рассчитывал варианты, взвешивал свои шансы на спасение, на то, что Митч сдержит слово.

– Сейф в полу на кухне, – наконец сказал он.

В столике, который стоял слева от мойки, были две полки, заставленные кастрюлями и сковородами.

Митч сначала разгрузил полки, потом вытащил их, менее чем за минуту открыв участок пола под шкафчиком.

В четырех углах увидел четыре деревянных клина, которые удерживали на месте деревянную крышку. Вытащил клинья, потом деревянный прямоугольник, открыв лицевую панель вделанного в бетон фундамента сейфа.