– Это была уникальная скрипка. Настоящий Куйперс – причем Куйперс-отец, который Йоханнес, а не один из сыновей. Ранняя модель, лак красно-золотого тона. Знаете, будто в скрипке пламя свечей отражается. Этому инструменту, доложу я вам, было без малого сто пятьдесят лет. Якобу он в наследство достался, от отца и деда.

У Мейси дух захватило.

– Значит, мистер ван Маартен был талантливым скрипачом?

Андерсен снял очки, костлявым пальцем указал на входную дверь:

– Вот что я вам скажу – когда Якоб начинал играть, у него под окнами народ собирался. Люди приходили послушать. Он был настоящий талант. Поистине, мы понесли невосполнимую утрату.

Скрипичный мастер сокрушенно покачал головой, снова заглянул в гроссбух, поднял глаза на Мейси.

– Почерк вроде мой, а вот зрение уже не то. Годы свое берут, да и работа кропотливая. Ну-ка, мисс, прочтите дату сами, у вас глазки молодые. Что там написано? Когда забрали скрипку? Честно говоря, я не помню человека, который за ней приходил. Наверное, это было до «цеппелина», как вы и предполагаете. Сам я получил известие только через несколько недель – приехал один друг, сообщил, что Якоб погиб вместе с женой и дочкой. Может, оно и к лучшему, что сына его на войне убили. Виллем обожал отца, не представляю, как бы он пережил такое горе.

Мейси склонила голову. Щурясь при тусклом освещении, записала в учетной карточке дату, когда преподобный Стэплс забрал скрипку.

– Благодарю вас, мистер Андерсен.

Пока она фиксировала на бумаге другие подробности, скрипичный мастер говорил о ван Маартенах. Было видно, что к этой семье он питает самые теплые чувства.

– Вот уж Господь талантом наградил! Какие они музыканты были – сами целый оркестр. Мальчик пошел в отца; конечно, поскольку он был еще ребенком, ему и скрипку давали попроще. Не ошибусь, если скажу: из него получился бы скрипач даже лучше, чем Якоб. Впрочем, отец этому был бы только рад. Знаете, мальчику нелегко приходилось в школе – Якоб мне рассказывал. Его это очень тревожило, он ведь был человек мирный, ни с кем старался не ссориться. – Андерсен тряхнул белоснежной шевелюрой. – А еще я часто думаю: что-то сталось со скрипкой? Ах, какой был инструмент! Сказка! В руки возьмешь – и сердце поет. С любовью сработан, ничего не скажешь.

Мейси протянула Андерсену руку.

– А вы, мистер Андерсен, фамилию никогда не меняли? Похоже, это обычная практика среди иммигрантов.

– В том не было нужды. Викинги раньше расстарались – свои имена в этой земле оставили, так что «Андерсен» звучит вполне по-английски. Вдобавок, по-моему, это символично – быть Андерсеном и жить на Денмарк-стрит. Хотя странно, что такая распространенная фамилия берет начало от жестоких захватчиков.

Мейси улыбнулась:

– Спасибо, мистер Андерсен, вы мне очень помогли.

Скрипичный мастер коротко поклонился и пошел к своему верстаку.

* * *

Некоторое время Мейси сидела за рулем без движения. Что ж, все постепенно становится на свои места. Одно дело – выяснить, что происходило и происходит в Геронсдине, а другое – понять, каким образом из пластов правды и патоки лжи геронсдинцам удалось слепить целую версию. Мейси стремится к полной ясности, и теперь цель близка. Она выстроит объяснение цепочке событий. Мейси вздохнула, посмотрела налево и направо, оценила плотность транспортного потока и вырулила на Чаринг-кросс-роуд. Одно уже понятно: священник солгал насчет скрипки, он забрал ее через два дня после налета «цеппелина», зная, что и Якоб ван Маартен, и его сын мертвы и некому заявить свои права на бесценный инструмент.

Мейси уже бывала в военном архиве на Арнсайд-стрит. Она снова подивилась, как похож архив на библиотеку, – те же натертые темные половицы, перешептывания посетителей за широкими столами, над желтоватыми папками с документами на папиросной бумаге. Сегодня в архиве были две супружеские пары и одинокая женщина. Не иначе супруги пытаются найти пропавшего без вести сына; надежда не покидает их, заставляет обращать внимание на каждый знак, слово, фразу, комментарий командира; во всем усматривать намек на то, что их мальчик все-таки жив. Порой годами не получается взглянуть правде в глаза и сказать себе: любимого человека больше нет. Мейси знала это по собственному опыту. Что касается одинокой женщины, возможно, это вдова, которая решилась после стольких лет выяснить обстоятельства смерти мужа в чужой земле.

Мейси позвонила в колокольчик. Не прошло и минуты, как у стойки регистрации возник молодой человек с кипой больших конвертов под мышкой. Мейси назвала свое имя и сказала, что имеет разрешение на ознакомление с двумя личными делами. Клерк положил свою ношу на стол и принялся водить пальцем по списку фамилий.

– Мисс Доббс… мисс Доббс… Есть такая. Садитесь вон за тот стол, у окна. Сейчас я принесу документы.

Мейси поблагодарила и прошла к столу. Из окна открывался вид на многочисленные крыши. Стекла мансардных окон посверкивали под солнцем, по карнизам прохаживались надутые голуби, воробьи стайками перепархивали с водостока на водосток. Издали доносился шум реки. Дожидаясь документов, Мейси поймала себя на мысли, что не прочь заглянуть к Морису. Конечно, она и отца навестит, но ей хочется поговорить с бывшим наставником – как раньше, когда они работали вместе.

До сих пор Мейси гнала картины кремации, старалась занять разум расследованием, выстроить цепочку событий к приезду в Геронсдин. Сначала решение Маргарет Линч шокировало ее: как это – оставить Саймона без места последнего успокоения, без памятника на могиле? Но теперь Мейси начала понимать, что Маргарет проявила мудрость и жертвенность. Когда она оперлась на руку Мейси, ища поддержки, весь негатив по отношению к матери Саймона сгорел без остатка, и сердце Мейси наполнилось восхищением перед старой миссис Линч. Неужели одно такое движение, неуловимое событие, слово или мысль способны убрать сор, очистить тропу для прощения, которое пустит корни в израненной душе?

– Вот, держите. Сандермир и Мартин. Хотя капрал фигурирует под двумя фамилиями. Призывался под одной, потом взял другую – настоящую, судя по нашим данным.

– Понимаю. Спасибо. Я скоро верну вам документы.

– Можете не торопиться. Мы работаем до пяти.

Мейси случалось держать в руках подобные бумаги, корпеть в архиве, выискивать нестыковки и крупицы истины в документах живых и мертвых жертв войны. Всякий раз она открывала дело погибшего с трепетом, ведь что бы там ни писал о нем командир, а человек отдал жизнь за отечество. И не важно, с готовностью это было сделано, с сожалением или с отвращением – жизнь отдана, и никто ее не вернет.

Мейси обнаружила, что Генри Сандермир погиб от снайперской пули в битве при Сомме, вскоре после того, как вернулся из отпуска, то есть в начале июля тысяча девятьсот шестнадцатого года. Начальство отзывалось о нем положительно, Генри ждал чин капитана. Обстоятельства смерти были самые обыкновенные. Офицеры по большей части происходили из семей знатных землевладельцев, аристократов – словом, принадлежали к богатым и привилегированным слоям общества. Столетия гарантированных преимуществ (в их числе качественное питание) обеспечили этим молодым людям более высокий рост, чем выходцам из других слоев населения. Что ж удивляться, если молодой джентльмен становится легкой мишенью для снайпера? Тем более что простолюдинам свойственна смекалка, они быстро научаются не высовываться из окопов.