Когда мы прибыли туда, школьницу уже поместили в машину «Скорой помощи», а регулировщик сообщил нам, что учительница, которая видела происшествие, сейчас в школе, откуда звонит матери пострадавшей девочки. Брисс послал меня в школу, но, думаю, знай он, насколько учительница не соответствует традиционному представлению о людях этой профессии, предпочел бы поговорить с ней сам. Я ожидал, что мне придется вытягивать более или менее связную информацию из истеричной старой девы. Маргарет была в учительской, разговаривала с другими педагогами, и, когда я вошел, мне указали на нее. В комнату проникал тусклый дневной свет, а на столах горели лампы, но от Маргарет, казалось, исходило сияние — как будто она впитывала весь свет и отражала его. Может быть, причина была в гриве темно-рыжих волос, отливавших металлическим блеском, но при этом выглядевших такими мягкими, что их хотелось потрогать. Волосы казались растрепанными, но, присмотревшись, вы убеждались, что они причесаны настолько аккуратно, насколько это возможно. Кожа, несмотря на бледность, отливала блеском, свидетельствующим об отличном здоровье. Зеленые глаза выглядели почти неправдоподобно яркими. Она была крупной девушкой, но это не мешало ей двигаться с непринужденным изяществом. Черты лица выглядели несколько тяжеловесными для красоты в ее классическом понимании, но, когда она вопросительно на меня посмотрела, я почувствовал себя глупым мальчишкой, нарядившимся полицейским для какого-то маскарада. Позже я узнал, что вчера ей исполнилось двадцать два года.

Мы прошли в маленькую комнату, где я сел за стол, положив перед собой записную книжку, а Маргарет — на стул рядом. Голос у нее был низкий и чуть хрипловатый, а в грамотной речи ощущались интонации, свойственные обитателям холмов.

Да, она видела, что произошло. По ее мнению, регулировщик допустил ошибку. Учитывая скользкую дорогу, ему следовало пропустить ту машину и остановить следующие за ней. Она увидела, как автомобиль начало заносить, и бросилась отталкивать детей назад, но поскользнулась и ударилась коленом, поэтому не успела оттащить маленькую Шерли. Если бы ее там не оказалось, машина могла сбить полдюжины детей. Водитель повел себя, как сумасшедший, — вцепился в руль и не отпускал тормоз, когда начался юз.

Записав ее показания, а также имя, адрес и номер телефона, я должен был посмотреть на нее. Она находилась так близко, что я ощущал неуверенность, как человек, собирающийся взглянуть на пламя сварочного аппарата. Если бы я просто поблагодарил ее и откланялся, все было бы кончено.

— Этот адрес, мисс Макаран. Вы… живете с вашей семьей?

— Какое отношение это имеет к несчастному случаю?

Я намеревался изобрести какое-нибудь ерундовое объяснение, но, глядя в зеленые глаза, отказался от этой мысли:

— Абсолютно никакого.

Это был вызов, и я видел, что он обдуман и принят. Тут есть один аспект, который вам не понять, если вы не выросли в местности, где имеются холмы и равнины и где люди обитают давным-давно. В наши дни различия не столь велики, но они все еще существуют и, возможно, будут существовать всегда. Люди с холмов считают себя более крутыми, проницательными, реалистичными и непокорными, чем мягкие и послушные жители равнин. Они противопоставляют свою прямоту и честность лицемерию и крючкотворству своих равнинных соседей и питают глубокое отвращение ко всем символам власти. Мне говорили, что такое бывает во всем мире, где есть горы и старинные обычаи.

Мы уставились друг на друга через барьер, воздвигнутый нашим воспитанием.

— Краун-стрит, 26 — частный дом, — сказала она. — Миссис Дьюк сдает комнаты школьным учителям. Кроме меня, там живут еще двое. Она использует дом как маленький пансион. Я поселилась там, когда начались занятия в сентябре. Это мой первый год преподавания. Что еще вы хотите знать?

На Маргарет были темно-серые жакет и юбка, зеленый свитер и резиновые боты с пряжками. На коленях лежало серое пальто, которое выглядело дешевым, изношенным и недостаточно теплым. Ни часов, ни колец, ни других украшений. Кожа на руках потрескалась. Гораздо позже я узнал, что она стеснялась своих больших рук и ног.

Должно быть, именно так офицер оккупационной армии допрашивал бы гражданскую девушку, видя в ее глазах презрение, с которым он ничего не может поделать.

— Парень по имени Дуайт Макаран из этого района, — продолжал я, — играет в команде…

— Он мой единокровный брат.

— У вас есть машина?

— Нет.

— Мой напарник ушел с регулировщиком и оставил мне патрульную машину. Я собираюсь поехать в больницу и навестить девочку. Хотите со мной?

— Нет, благодарю вас. Она не сильно пострадала.

— Может быть, подвезти вас домой?

— Спасибо, нет. У меня еще есть работа.

— Возможно, мы могли бы как-нибудь вечером…

Она поднялась:

— Спасибо, я редко хожу куда-нибудь.

Я не мог выбросить Маргарет из головы, поэтому стал ей названивать, но она с холодной вежливостью отклоняла каждое приглашение. Тогда я стал искать людей, которые могли бы что-нибудь рассказать мне о ней. Это было нелегко, но понемногу я собрал кое-какие сведения. Маргарет родилась в сорока милях от города, в маленькой деревушке Кипсейф. Она была единственной дочерью Реда Макарана, свирепого пьянчуги, чей характер не позволил ему прожить достаточно долго, чтобы обзавестись другими дочерьми. Мать Мэг умерла от менингита, когда девочке было всего три месяца. Трагедия сделала ее отца еще более буйным и непредсказуемым. После недолгих ухаживаний во время пьяных уик-эндов в Брук-Сити он снова женился на молодой тупоголовой шлюшке с Дивижн-стрит и привез ее в деревню. Когда Мэг было два года, вторая жена Реда родила Дуайта. Спустя шесть месяцев Ред Макаран застукал ее в конюшне с весьма крутым соседом и повел себя так неосторожно, что получил смертельный удар ножом. Через три дня после того, как соседа — он был отцом девятерых детей — приговорили к двадцати годам, вторая миссис Макаран оставила двух малышей на ферме дяди Реда и исчезла навсегда в компании старшего сына убийцы ее мужа. Дядя был туповатым и безденежным стариком, страдающим артритом и женатым на глухонемой.

Если бы Мэг не была настолько смышленой, способной и красивой девочкой, что ею заинтересовались школьные учителя, ее жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Когда ей было десять лет, а Дуайту восемь, ее двоюродный дед угодил под трактор и умер, его вдову поместили в заведение для престарелых, а ферму продали из-за неуплаты налогов. Мэг и Дуайт стали бы подопечными округа, если бы их не взял к себе один из учителей.

После того как Мэг начала получать все существующие награды и стипендии, Дуайт стал проявлять себя на спортивном поприще. Мэг получила право на двухлетнее бесплатное обучение в педагогическом училище штата, поэтому быстро смогла обзавестись дипломом и начать зарабатывать на жизнь, помогая Дуайту оплачивать образование в колледже.

Самое колоритное впечатление во время моего внеслужебного расследования сложилось у меня благодаря рассказу одного старика: «Я много раз видел этих двух темно-рыжих оборванных ребятишек — сестра была старше и крепко держала брата за руку. Они вдвоем были против целого мира — девочка понимала это лучше. Она следила, чтобы брат был сыт, и всегда его защищала. Когда он куда-нибудь уходил без нее, она выглядела как курица, которая высидела утенка и испуганно кудахчет, когда тот бежит к пруду. В старших классах, когда парень стал шляться по ночам с крутыми ребятами старше его, она изо всех сил старалась уберечь его от неприятностей — на холмах любые танцульки могли окончиться стрельбой или поножовщиной. Он трижды побывал в окружном суде — дважды отделался предупреждением, а в третий раз был отпущен на поруки. Как бы сестра его ни защищала, его приговорили бы к принудительным работам, если бы не помнили, как он здорово играет в футбол. Никогда не забуду, как эти двое идут босиком по пыльной дороге, рыжие головы сверкают на солнце, у девчонки подбородок выпячен, как у королевы, хотя в кармане денег только на кусок черствого хлеба».