я еще раз попытаюсь ему помешать или решусь с кем-то поделиться своей тайной. Сказал: «Ты только представь, как она будет рисовать и шить свои эти костюмчики без пальцев!» И я больше не смела ему мешать. Я такая трусиха, я так боюсь за Лизбет…

Сабрина кивнула. В этом был весь Гуффин. То же самое он сделал и с ней самой, угрожая уничтожить ее Механизм. Шут мастерски запугивал тех, кого не удавалось подкупить обещаниями…

– Это Гуффин подослал полицейских?

– Я так думала. Что он хочет сорвать пьесу. Что его подкупил Смоукимиррорбрим. Но то, что произошло потом, и то, что происходит сейчас… Я ничего не понимаю. Манера Улыбаться явился после рейда и принялся уговаривать Брекенбока возобновить подготовку. Очень странно! Как будто ему, наоборот, было нужно, чтобы пьеса все же состоялась. И вот сейчас они расставляют стулья… Если он хочет, чтобы пьеса состоялась, зачем он устроил рейд? Зачем он всех… отравил?

Сабрина с досадой отвернулась. Она так надеялась, что гадалка хоть что-то прояснит, но та и сама ничего не знала. Поведение Гуффина более понятным не стало.

– Если это он устроил рейд, как он заставил полицейских помогать ему?

– О, милая, наивная кукла, – на губах мадам Шмыги появилась тень грустной улыбки. – В наше время полицию не нужно заставлять творить мерзости. Ныне честного парня среди них найти сложнее, чем фунтовую пуговицу на мостовой. Может, в Старом центре или в Сонн констебли еще служат людям и городу, но в Саквояжне… это совсем другая полиция. Только Грегор… Он не такой, как другие флики.

– Вы не рассказали сержанту Бруму о Лизбет?

– Нет! Что ты! – отчаянно закачала головой гадалка. – Он бы сразу же схватил Манеру Улыбаться, и тогда… страшно представить, что случилось бы с бедной Лизбет! К тому же Грегору могли помешать его собственные констебли. Этот рейд… Слишком много всего странного с ним связано. Это не полицейские убили Трухлявого Сида…

– Да. – Сабрина кивнула. – Это был Проныра.

– Проныра? – мадам Шмыга удивленно округлила глаза.

– Он убил вашего Сида потому, что старик узнал какую-то его страшную тайну.

Гадалка глядела на нее непонимающе.

– Но откуда ты это знаешь?

– Подслушала разговор Гуффина с Пронырой. Проныра воспользовался рейдом и убил старика, чтобы тот его не выдал. Что-то связанное с ПР-1389. Вы знаете, что это? – Мадам Шмыга покачала головой, и Сабрина добавила: – Во время рейда ведь еще кого-то убили?

– Пискляка, да… – Мадам Шмыга печально опустила голову. – На самом деле его звали Томасом, а Пискляком его прозвали из-за тоненького комариного голоска. Ему было то ли тринадцать, то ли четырнадцать, а с нами он жил почти два года. Пискляк был сиротой. А еще он был шпиком Смоукимиррорбрима. Само собой, мы все об этом знали. Пискляк так забавно пытался шпионить, прямо из кожи вон лез, и Брекенбок пожалел его. Он не слишком огорчался, когда мальчишка доносил о жизни в балагане этому жирному червяку Смоукимиррорбриму. Так жаль его…

– Жаль? – Сабрина искренне удивилась. – Но он ведь шпионил! Работал на вашего заклятого врага! Почему вам его жаль? Почему Брекенбок его жалел?

– Все не так просто, милая, наивная кукла, – грустно ответила мадам Шмыга. – Да, он шпионил для Смоукимиррорбрима, но он был… как тебе объяснить?.. нашим. Крохой Пискляком, добрым и забавным Томасом, который вечно устраивает какие-то шалости. Он был членом нашей большой семьи. Мы заботились о нем: Марго относилась к нему, как к сыну, Брекенбок учил его актерскому мастерству, я показывала, как дурачить публику, Бульдог занимал его всякой механикой и машинерией, а Фортти и вовсе был ему как старший брат. Пискляк вечно за ним ходил, как хвостик. Мы любили его. Да, он был подослан к нам, но он стал нам родным. И мы ему… тоже.

– Я все равно не понимаю… – пробормотала Сабрина. Для нее все сказанное мадам Шмыгой было слишком противоречивым.

– Бедный Томас, – продолжала гадалка. – Его нашли за одним из перевернутых фургонов. Брекенбок был вне себя, никого из нас к нему не подпустил – мы с Бертой пытались помочь, но он завопил: «Никто не притронется к Пискляку своими грязными руками! Руки прочь от Пискляка!» Смерть Томаса стала для него ударом, я даже видела, как он плакал. Когда флики убрались из переулка, он лично завернул мальчишку в старый занавес и отнес под сушильный навес.

В дамском фургончике повисла тишина, нарушаемая лишь всхлипами мадам Шмыги. Сабрина глядела на нее и думала – пыталась понять, но все эти люди… они были совершенно непонятными и нечитаемыми, как промокшие под дождем книги.

– А что еще Гуффин заставлял вас делать? – спросила кукла.

Мадам Шмыга вытерла глаза рукавом платья.

– С того момента, как он вернулся в «Балаганчик» с тобой в мешке, – негромко начала женщина, – он вообще почти не показывался. Я пыталась узнать что-то о Лизбет, но он всякий раз прогонял меня и только твердил: «Жди… жди, Шмыга. Может, еще и увидишь девчонку». А потом… я дождалась.

– Он велел вам всех отвлечь, пока Проныра подсыпет яд?

– Записка… Утром я проснулась с запиской в руке. В ней было сказано, что я должна сыграть за завтраком «приступ». Обязательно до того момента, как Берта разольет похлебку по тарелкам. Иначе Лизбет будет плохо… Я и не знала, что он собирается делать. Честно! Я бы не стала…

«Стала бы, – подумала Сабрина. – У тебя не было выбора. Но ты не злая. Ты не прихвостень Гуффина. Он просто тебя заставил…»

– И вот они все мертвы… – продолжала гадалка. – А я сижу здесь, беспомощная, и говорю с куклой. Подумать только! Какой грустный конец…

– Это не конец, – сказала Сабрина.

– Ты – просто кукла, – угрюмо пробубнила мадам Шмыга. – Откуда тебе знать, что бывают случаи, когда ничего не нужно делать. Когда просто ничего уже не сделать…

– Это оправдание слабых и трусливых людей, – глухо произнесла Сабрина и сама вздрогнула от этих слов. Она машинально повторила то, что слышала когда-то. Но вот когда?

В ответ на упрек мадам Шмыга в первое мгновение вскинула на нее взгляд под этикеткой «Да что ты вообще понимаешь, кукла?», но в следующее опустила и взгляд, и