Платон быстро узрел «рыжего» и положил на него глаз. А потом, присмотревшись и понаблюдав, вовсе не выпускал его из вида.

Мужик, гражданин этот, выскочил на перрон Павелецкого вокзала из только что прибывшего с большим опозданием поволжского поезда. Этим поездом, следовавшим аж с самого Каспия, приезжал в столицу люд своеобразный, многонациональный и горластый, в куртках и плащах — с южных краёв, с кучей вещей, с сумками, а то и баулами, — гостинцы везли издали; пахнущий воблой и разными рыбными деликатесами. Отсюда они тащили домой мясо и колбасу и вообще мели с прилавков всё подряд, не хуже рязанских, ярославских и прочих «налётчиков» из городов, начинающихся сразу там, где кончалась Москва. Столица уже познала ужас их печенежских набегов, но ещё крепилась. Люди с этих поездов были идентичны, словно близнецы — серые мыши с мешками, стаи несунов. Этот же, вшивый интеллигент, как руганул его Ветушкин про себя, желтел апельсином.

Затем Платона заинтересовало и поведение приехавшего.

«Апельсин» одним из первых выбежал из вагона на перрон и быстрым шагом, чуть ли не бегом заспешил к щиту с расписанием движения электричек и поездов. Помаявшись там и что-то записав, он такой же рысью, путаясь в шарфе, возвратился к вагону, из которого уже высыпал народ, с трудом справляясь с толпой, взобрался назад и вышел обратно, совсем сразив Ветушкина. В руках «апельсин» нёс легкомысленный чемоданчик — портфель. И больше ничего!

«Странный гость столицы, — удивлялся старший лейтенант милиции. Такой экземпляр не только его заинтересует, это уж точно. Жульё вокзальное, видать, давно его вычислило! И уже пристроился какой-нибудь “банщик-байданщик”[9] к аппетитному чемоданчику… Надо спасать раззяву, — отметил про себя Платон, — а то кончится дело чистым висяком. А их у него на участке уже достаточно набралось!»

И старлей Ветушкин включился в обычную суету — охоту на подсадного, в которой роль наживки он уготовил беспечному «апельсину».

Но дальше события развивались не по его сценарию и, можно сказать, совсем необычным образом.

Пассажир купил в кассе, тут же на вокзале, билет и лёгким шагом направился в буфет. «Скорее всего, в обратную дорогу», — решил старший лейтенант.

«Ну вот, здесь может всё и кончиться», — замер у столика Платон, издали наблюдая ситуацию. По его подсчётам, если кто из воровской братвы и прицепился к «апельсину», то должен уже нарисоваться и ему, Ветушкину. Но знакомых из воровской вокзальной компании старший лейтенант не наблюдал. Неужели он ошибся, и такой колоритный клиент не вызвал интереса у карманников? Ни проворный жульман Косой, ни агрессивный Кореш, ни флегматичный с вечной папироской через губу Пенёк не висели на хвосте у приезжего. Тот между тем пережевал свой неказистый завтрак — забегаловочный бутерброд, не по-интеллигентски запил лимонадом из горла бутылки, сбегал в туалет и направился фланирующей походкой с вокзала.

Никакой охоты не получилось, и это обескуражило старшего лейтенанта. Он уже было настроился размяться, а тут — ни фига. День не заладился. Впрочем, о чём грусть? Других забот полно у опера железнодорожной милиции, дежурившего в этот весёлый весенний денёк на многолюдном пёстром вокзале.

Ветушкин проводил взглядом объект своего внимания и занялся было своими тривиальными полномочиями, но что-то его заставило насторожиться. Так и есть! Интуиция не подвела, рано он решил поставить точку. «Банщик» всё же нарисовался, а не заметило его бдительное око милиционера по той причине, что вор был незнаком Ветушкину, неказист и неприметен и, больше того, он вёл свою охоту за спиной оперативного работника. Только уже отвернувшись от «апельсина» и пройдя по инерции с десяток шагов, Платон краем глаза отметил для себя крадущуюся манеру шнырнувшей за приметным пассажиром фигуры в видавшей виды куртке.

Что за напасть? Нет, он не ошибся. Серый в куртке преследовал удаляющегося и, видно, специально намеревался совершить своё гнусное дело не на вокзале, при людях, а где-нибудь в тёмном проулке. «Это уже не мелкота вокзальная, — определился старший лейтенант, — эта фигура поболее будет. Не иначе, как дербанщик какой, рвач[10], вон как он за “апельсином” заколесил, глаз не сводит с чемоданчика».

Что же делать? Привлекать к охоте на вора другого опера не имело смысла. Пока он до дежурки добежит, пока объяснит задачу, то да сё, след от обоих простынет, Москва их поглотит в многоликих, несущихся навстречу друг другу людских потоках. В то же время он не успел никого на посту предупредить!

Ветушкин круто развернулся и понёсся за удалившимися уже на значительное расстояние жертвой и стервятником. «Хорошо, что одежда его так приметна», — промелькнуло у него само собой в мозгу, «апельсин» действительно ярко выделялся в невзрачной массе спешащих по улице пешеходов. Нет худа без добра!

Когда разрыв удалось сократить до безопасного, чтобы дербанщик не заметил расстояния, Платон перевёл дух и успокоился. Людской поток поредел, кончилась привокзальная толчея, вор не успел воспользоваться кишащей толпой, чтобы вырвать чемодан и незаметно затеряться среди гвалта и неразберихи, где каждый занят собой. Этого-то и боялся оперативник. Теперь впереди попадались отдельные прохожие, дети, собаки… Тревогу мог предвещать только очередной переулок, какой-нибудь встречный закуток или просто дыра в заборе. Но вор был нездешний, не из проворных, поэтому сам осматривался, озирался по сторонам, прежде чем решиться на рывок. А пока он изучал ситуацию, «апельсин» легкомысленно проскакивал очередную ловушку, сам не ведая, от какой беды он только что спасся. Но долго это продолжаться не могло.

Конечно, можно было поступить проще: не гоняться за двумя поспешающими людьми по Москве, а шугануть вора, остеречь раззяву и вернуться на пост к вокзалу. И кража предотвращена, и задача выполнена. Правда, вор не пойман, но так он же ничего не успел совершить предосудительного. А за преступные помыслы, тьфу, тьфу, давно перестали сажать. Платон Ветушкин не был пожилым человеком, но в милиции работал приличный срок, а так как в силу профессиональных качеств был любознательным и размышляющим, то помнил многое. К тому же на всю эту беготню он затратил много времени. А самое главное, им овладел азарт охотника, и остановиться он уже не мог.

Платон приостановился. Впереди очередной проулок. Сейчас это произойдёт. Он напрягся, готовясь успеть накрыть вора прямо на наживке, когда тот рванётся вырывать чемодан.

Но «апельсин» остановился. И развернулся. Застыл и жулик. Отпрянул к стене оперативник. «Апельсин» повертел беспечно головой, оглядел возвышающееся перед ним пятиэтажное жилое здание и резво юркнул в подъезд.

Старший лейтенант нагнулся к ботинку, проявляя повышенный интерес к разболтавшемуся шнурку, явно мешающему ходьбе. А затем, не торопясь, свернул в этот злосчастный переулок. Вор, тоже замешкавшись на мгновение от неожиданного выкрутаса жертвы, пришёл в себя и пошагал по улице вперед, как ни в чём не бывало.