советский человек, как и все другие… Слёзы, жгучие и горькие мужские слёзы кипели в сердце Прибыткова, но он сидел перед Матвеевым и Евдокимовым точно каменный, лицо его окаменело, он только побледнел и сжал губы, ни одна слезинка не выкатилась из его глаз.

Он ещё раз прочёл документ, его глаза не могли от него оторваться, то, что там было написано, звучало лучше самых лучших стихов!

А написано там было, что дело по обвинению Прибыткова Евгения Савича пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР, приговор Военного Трибунала от 14 июля 1938 года в отношении Прибыткова Е. С. отменён и дело за отсутствием состава преступления прекращено…

– Это… это… – произнёс Прибытков и замолчал, – губы его всё-таки дрожали.

– Это означает полную реабилитацию, – пояснил Матвеев, хотя Прибытков ни о чём у него не спрашивал. – Поздравляю вас.

– Я это могу взять? – опросил Прибытков, указывая глазами на бумагу.

– Да, вы получите официальную справку, – пояснил Матвеев и опять добавил: – Я очень рад, товарищ Прибытков…

– Но как же это получилось? – растерянно спросил Прибытков. – Я так мало боролся за себя, почти что никуда не писал…

– Ну, я бы не сказал, что не боролись, – сказал Евдокимов. – Вы всё время работали и хорошо работали, в нашей стране – это тоже борьба за себя. Неужели вы думаете, что товарищ Пронин так горячо вступился бы за вас, если бы вы были никчёмным работником? Мы вас очень уважали за то, что вы несмотря ни на что, держали себя в руках и никогда не забывали о делах своей МТС. Это тоже борьба. Если бы вы чувствовали что-либо за собой, вы бы вели себя иначе. Ваша работа рассеивала все подозрения…

Да. Ну а теперь все подозрения и подавно рушились, как карточный домик; теперь, когда снова было установлено, что Прибытков честный советский человек, к нему невозможно было придраться…

Ничего не говоря, Прибытков поднялся и пошёл к выходу. Кто знает, какая буря бушевала сейчас в груди Прибыткова! Но и в груди Евдокимова тоже, если и не бушевала буря, стояла весенняя погода. Он, не в пример Прибыткову, не мог сдержаться, взглядом победителя посмотрел на Матвеева и тоже, не говоря ни слова, пошёл к выходу вслед за Прибытковым.

А на следующее утро вернулся Оплачко. Однако он не привёз ничего существенного, результаты поездки были ничтожны.

Тихон Петрович Лещенко происходил из зажиточных казаков станицы Золотой. Это были зажиточные казаки, но и не кулаки. Знахарей в семье Лещенко не было, и сам Тихон Петрович, живя в Золотой, никогда никакой ворожбой не занимался. Семья Лещенко поредела в годы коллективизации, сыновья его и дочери поразъехались в города, но сам ом с женой вступил в колхоз. В колхозе Лещенко работал ни шатко, ни валко, не лучше людей, но и не хуже людей, подторговывал на базаре ранними помидорами со своего приусадебного участка и всё, точно, чего-то ждал. Ждал и дождался войны. Война окончательно покончила с семьёй Лещенко. Войне Тихон Петрович не радовался, но, видимо, и не был войной огорчён. Перед самым приходом немцев Лещенко с женой исчезли, куда исчезли – никто не знал, после войны он уже один появился в Улыбинской.

Это было всё, что привёз Оплачко. Конечно, Евдокимов был бы больше доволен, если бы прошлое Тихона Петровича Лещенко было бы более красочно, но приходилось довольствоваться тем, что было, – судебное предварительное следствие вступило в такую стадию, что можно было браться непосредственно за старика Лещенко.

Целые сутки потратил Евдокимов на то, чтобы подготовиться к встрече с Лещенко и, должно быть, он придавал этой встрече очень большое значение, так как пригласил присутствовать при ней Матвеева и даже Ивана Николаевича Пронина.

Было дано указание доставить Лещенко в прокуратуру с утра, к этому же времени была вызвана и Анна Леонтьевна Савельева, – предполагалось, что между ними придётся провести очную ставку.

Да, это был важнейший день – и для самого Лещенко, для определения его судьбы, и для Евдокимова, когда должен был быть подведён, так сказать, итог проделанной им работе, и вообще для убеждения всех в правильности созданной им гипотезы.

Евдокимов пришёл в прокуратуру очень рано, но Лещенко уже сидел в канцелярии между двумя милиционерами, – как только Евдокимов увидел старика, он сейчас же отворотился от него и прошёл мимо, точно не заметил его и уж во всяком случае точно не придавал присутствию Лещенко никакого значения.

Накануне вечером Евдокимов долго разговаривал с Прониным, и, хотя он действовал и вёл дело вполне самостоятельно, Пронин был, пожалуй, единственным человеком, который мог вполне оценить труд Евдокимова, а это был труд и очень большой труд, и Евдокимов, будучи ещё молодым человеком, естественно гордился им, как гордился бы только что созданной книгой или картиной какой-нибудь молодой писатель или художник.

Евдокимов просил Пронина присутствовать на допросе Лещенко с самого начала, и Пронин обещал ему это, но перед тем, как прийти в прокуратуру, ему надо было заехать в райком, и Евдокимов нервничал, опасаясь, что Пронин запоздает, Евдокимов даже принял решение не начинать допроса до тех пор, пока Пронин не приедет.

Он подготовил все бумаги, ещё раз пробежал глазами лист, на котором был набросан план предстоящего допроса, достал опись вещественных доказательств, потом подошёл к шкафу, где они хранились, отпер его и на минуту приоткрыл дверцу, можно было сказать, что он даже с какой-то нежностью посмотрел на все эти пистолеты, пузырьки, мешки и шкатулки, аккуратно сложенные на полках канцелярского шкафа.

Но едва он приготовился к допросу, как в кабинет вошли Пронин и Матвеев, возможно, они сошлись у дверей кабинета случайно, но было вполне возможно, что они встретились ещё в райкоме и уже вместе приехали в прокуратуру.

Они поздоровались и, не отвлекаясь посторонними разговорами, сразу обратились к делу.

– Вы, Дмитрий Степанович, предъявите, конечно, Лещенко обвинение по 136-й статье? – спросил Матвеев, желая предвосхитить Евдокимова. – Да, в основном вы убедили меня, – убийство – убийство, со всеми отягощающими его обстоятельствами, тут уж все остальные статьи – и 180-я, и 169-я, и 73-я, а 95-я – будут сопровождать 136-ю только в качестве гарнира.

Матвеев перечислил статьи уголовного кодекса, которыми предусматривалось привлечение к ответственности за незаконное врачевание, мошенничество, угрозы и ложные доносы, – 136-я статья предусматривала привлечение к ответственности за умышленное убийство.

– Нет, товарищ прокурор. – Евдокимов слегка улыбнулся, улыбнулся вследствие своей молодости, это была улыбка торжества, улыбка победителя, но должно быть он сам уловил на своем лице эту неуместную в данных обстоятельствах улыбку и сразу согнал её, лицо его стало серьезным, на нём появилось даже выражение некоторой торжественности. – Тут дело посерьёзнее. Не по 136-й статье я собираюсь привлекать Лещенко,