Вперед и с песней, подумала Нора.

Нет, от покупки массажного кресла удерживало ее только одно: мысль о том, что будет, если она и в самом деле станет его владелицей и у нее появится возможность наслаждаться теми чудесными ощущениями, что оно дарит, в любое время, когда бы ей ни захотелось. Что произойдет, если вокруг не будут сновать покупатели и продавцы, не будет поблизости Карен, с которой она должна встретиться через пять-десять минут? Что если будет только одна Нора в пустом доме, у нее впереди целая ночь и нет необходимости выключать кресло?

В рождественское утро они смотрели компьютерную презентацию – восемнадцать обитательниц Синего дома, собравшиеся в холодном конференц-зале, расположенном в полуподвальном помещении. Пока это происходило именно так – одновременный показ в каждом доме главного поселения, а также в отдаленных, разбросанных по всему городу. Шли разговоры о необходимости построить или приобрести более крупный жилой комплекс для Мейплтонского подразделения, где смогли бы разместиться все члены организации, но Лори предпочла бы ничего не менять, – чтобы они жили так же, маленькими коммунами, посемейному, не уподобляясь церковной общине. Организованная религия доказала свою несостоятельность; «Виноватые» ничего не выиграют, преобразовавшись в очередную новую конфессию.

Свет погас и на стене появился первый слайд – фотография венка на двери стандартного пригородного дома.

Лори искоса глянула на Мег. Та все еще была на грани слез. Минувшим вечером они долго не ложились, разбирались в противоречивых чувствах Мег относительно рождественских праздников. Девушка скучала по родным и друзьям, сомневалась в своей приверженности новому образу жизни. Даже жалела, что поторопилась вступить в ряды «Виноватых», лишив себя возможности хотя бы еще разок встретить Рождество с теми, кто ей дорог, – во имя прошлого. Лори объяснила Мег, что ее ностальгия в это время года вполне естественна, сродни фантомной боли, что чувствуют калеки в ампутированной конечности. Рука или нога отрезана, но она все еще остается частью твоего организма, по крайней мере, какое-то время.

На втором слайде изображалась облезлая елка с жалкими остатками мишуры, валявшаяся на грязном снегу у обочины дороги в ожидании, когда ее подберет мусоровоз.

«Рождество» не имеет смысла.

Мег тихо шмыгнула носом, как ребенок, пытающийся храбриться. Во время ритуала Послабления минувшей ночью она поведала Лори о видении, представшем ее взору, когда ей было четыре-пять лет. Не в силах заснуть накануне Рождества, она на цыпочках спустилась вниз и увидела перед наряженной елкой толстого бородатого мужчину, сверявшего подарки по списку. На нем был не красный костюм – скорее, синяя униформа водителя автобуса, – но Мег все равно узнала в нем Санта-Клауса. Какое-то время она наблюдала за ним, потом тихонечко вернулась наверх, преисполненная экстатического чувства изумления и твердой веры в существование Санты. Будучи подростком, она убедила себя, что это был просто сон, но в то время она даже не усомнилась в том, что видела именно Санта-Клауса – настолько настоящим он ей показался, – а не кого-то другого, о чем она не преминула доложить родным на следующее утро. С тех пор в их семье этот случай вспоминали как некое историческое событие, которое они в шутку окрестили «Та ночь, когда Мег встретила Санту».

На следующем слайде стояла полукругом группа юных исполнителей рождественских гимнов – рты раскрыты, глаза светятся радостью.

Мы не празднуем Рождество.

Лори почти не помнила, как она справляла Рождество в детстве: детские впечатления поблекли за годы материнства. Зато перед глазами стояли взволнованные лица ее собственных детей, пребывавших в праздничном настроении, которое передавалось и ей. Мег этого не суждено испытать. Лори заверила ее, что она вправе злиться, что необходимо сознавать и выражать свой гнев, ибо это полезнее и разумнее, – все лучше, чем подпитывать его, убеждая себя в том, что тебе это чувство чуждо.

Обет молчания запрещал не только речевое общение, но и смех, однако несколько человек, забывшись, сдавленно фыркнули при виде следующего слайда с изображением дома, переливающегося огнями, как бордель в Лас-Вегасе. Его палисадник – прямо выставка рождественской атрибутики: вертеп, стадо оленей, надувной Гринч[88], эльфы, оловянные солдатики, ангелы и пластмассовый снеговик, а также брюзга в цилиндре, – вероятно, Эбенезер Скрудж[89].

«Рождество» призвано отвлечь внимание.

Мы теперь не вправе отвлекаться.

За последние полгода Лори пересмотрела массу презентаций и даже сама принимала участие в создании некоторых из них. Презентации являлись одним из основных способов общения в организации «Виноватых», своего рода мобильной проповедью без проповедника. Лори изучила их структуру и знала, что где-то в середине непременно смещается акцент со вспомогательной темы к той единственной, что только и имеет значение.

«Рождество» принадлежит прежнему миру.

Под этим заголовком промелькнула целая череда изображений, представлявших мир прошлого: универмаг «Уолмарт»; мужчина на самоходной газонокосилке; Белый дом; группа поддержки «Далласских ковбоев»[90]; рэппер, имени которого Лори не знала; пицца, на которую она смотреть не могла; мужчина приятной наружности и элегантная женщина за ужином со свечами; европейский собор; реактивный истребитель; многолюдный пляж; мать, баюкающая младенца.

Прежнего мира больше нет.

Он исчез три года назад.

В презентациях «Виноватых» Восхищение Церкви иллюстрировали фотографии, на которых лица исчезнувших людей были варварски затерты. Некоторые из них пользовались широкой известностью, другие были местные знаменитости. Один снимок в этой серии сделала сама Лори – непостановочная фотография Джилл и Джен Сассман, собирающих яблоки, когда им было лет по десять. Улыбающаяся Джилл держит сочное красное яблоко. У Джен вместо лица пустой овал – бледно-серое пятно в обрамлении ярких осенних красок.

Мы принадлежим новому миру.

На экране одно за другим стали сменяться знакомые лица – неулыбчивые лица членов мейплтонского отделения «Виноватых». Мег, наряду с другими Учениками, появилась почти в самом конце. Лори, поздравляя свою подопечную, стиснула ее ногу.

Мы – живые напоминания.

Двое Наблюдателей, мужчины, стояли на перроне железнодорожного вокзала и смотрели на элегантного бизнесмена, старательно делающего вид, будто их вообще не существует.