данном контексте, продолжал президент, Америка обращается к Японии с тремя специальными предложениями. Первое, писал он, состоит в том, для обеих стран «было бы в высшей степени полезно», если Япония «изменит древние законы и позволит свободную торговлю между двумя странами». Во-вторых, он просил японцев обращаться с потерпевшими кораблекрушение моряками «по-доброму». Наконец, поскольку очень много американских кораблей совершают плавание через Тихий океан, президент высказывал надежду, «что нашим пароходам и другим судам будет позволено останавливаться в Японии и пополнять запасы угля, провианта и воды».

Во главе американской миссии стоял горделивый, настойчивый, даже упрямый, коммодор Мэттью К. Перри, закаленный ветеран войны с Мексикой[22], отпрыск одной из самых знаменитых морских семей Америки. Старый Медведь, как называли Перри, отплыл из Ньюпорта, расположенного на Род-Айленде, имея под своим началом четыре лучших военных корабля американского флота. В его кармане лежали письмо Филлмора и приказ Госдепартамента проявлять сдержанность и терпеливость во время переговоров с японцами. В нем также выражалась надежда, что все пройдет гладко. Однако в документах миссии говорилось и о возможном упорстве со стороны японцев: «Если, исчерпав все аргументы и способы убеждения, коммодор все же не добьется от правительства ослабления их системы изоляции или хотя бы уверений в гуманном обхождении с потерпевшими крушение моряками, то он должен изменить свой тон и сообщить им самым недвусмысленным образом, что они будут сурово наказаны»{85}. Совершенно понятно, что Соединенные Штаты были готовы развязать войну, чтобы убедиться, что их предложения о мире и дружбе приняты.

Перри прибыл ко входу в бухту Эдо 8 июля 1853 г., или в третий день Шестого месяца, согласно японскому календарю. Через шесть дней с большой помпой Старый Медведь сошел на берег, чтобы передать письмо Филлмора представителям сёгуната. Кроме того, Перри передал японцам два письма собственного сочинения. В них он характеризовал политику изоляции как «немудрую и непрактичную»{86}. Соответственно, он надеялся, «что японское правительство увидит необходимость избегания недружественных столкновений между двумя нациями и с пониманием отнесется к предложениям дружбы, которые ныне делаются ему со всей искренностью». В любом случае, заключал он, ему придется покинуть воды Японии, однако следующей весной он вернется «с большими силами», если будет необходимо, чтобы выслушать ответ сёгуна на предложения президента Филлмора.

1854–1860: Уступки иностранцам,

жесткий курс внутри страны

Визит Перри поставил перед сёгунатом неразрешимую дилемму. Человеком, ответственным за преодоление кризиса, был назначен прагматик Абэ Масахиро. Будучи с 1843 г. старшим советником, Абэ наблюдал за усилением японской береговой обороны. И он прекрасно понимал, что все эти приготовления совершенно неадекватны. Это, по его мнению, не оставляло Японии выбора. Она должна была согласиться на требования американцев. Он также понимал, что если сёгунат откажется от политики самоизоляции, то на его голову обрушатся потоки критики. Стремясь выйти из затруднительного положения, Абэ попытался достигнуть консенсуса. Он разослал переводы писем Филлмора и Перри всем даймё и поинтересовался их мнением по поводу того, следует ли Японии подписать договор или нет, воевать или искать мира. Их ответы мало помогли Абэ. Некоторые из князей выступали за открытие страны, другие были готовы пойти на риск возникновения конфликта и сохранить изоляцию. Большинство, однако, так и не смогли предложить ничего конкретного, советуя сёгунату отвергнуть предложение о торговле, но постараться при этом избегнуть тяжелых последствий этого отказа.

Верный своему слову, Перри вновь появился в гавани Эдо 14 февраля 1854 г., а Абэ все еще не нашел решения проблемы. Тем не менее он быстро прибыл на переговоры к коммодору, флотилия которого на этот раз состояла из восьми лучших боевых кораблей мира. Перри преподнес японцам подарки, призванные продемонстрировать достижения современной промышленности. В их числе был телеграфный аппарат Морзе и уменьшенная в четыре раза модель паровоза, способного тащить за собой несколько небольших повозок с сидящими на них людьми по железнодорожной колее, длина которой составляла приблизительно 112 м. Японцы продемонстрировали членам экспедиции Перри борьбу сумо, американцы в ответ устроили «шоу менестрелей»[23]. Наконец, 31 марта 1854 г. представители двух наций поставили свои подписи под Договором о мире и дружбе между Соединенными Штатами и Японией. Соглашение, подписанное в Канагава (позднее переименованном в Иокогаму), начиналось с обещания вечного мира. Затем следовали уточнения: американские корабли получали возможность заходить в порты Симода и Хакодатэ, где они могли пополнить запасы провизии; потерпевшие кораблекрушение моряки могли рассчитывать на теплый прием; американцам разрешалось предпринимать прогулки в радиусе восьми миль вокруг двух портов; наконец, в Симода размещалось американское консульство. Перри, отправляясь домой, мог быть доволен. Он добился от японцев большинства тех уступок, которых требовал Филлмор, обеспечил привилегию свободной торговли и покончил с японской политикой самоизоляции.

Абэ в Эдо мог передохнуть, поскольку он разрешил кризис и избежал войны. Однако совсем скоро на горизонте показались новые грозовые тучи. К концу 1856 г. Россия, Франция и Англия потребовали (и получили) договора, аналогичные Канагавскому соглашению. В августе 1856 г. в Симода в качестве первого американского генерального консула прибыл Таунсенд Харрис. Буйный и к тому же пьющий купец из Нью-Йорка, занимавшийся торговлей с Китаем, решил добиваться дипломатического поста в Азии после того, как его бизнес полностью развалился. Несмотря на личные неудачи, он был твердым приверженцем международной торговли. Оказавшись в Симода, он тут же начал агитировать японских чиновников подписать торговый договор, недвусмысленно намекая, что лучше решить все дела с ним, чем дожидаться нового появления канонерских лодок.

Начальная стадия заключения договора и последовавшие за этим слухи, что Эдо уступит агрессивной тактике Харриса, разожгли жаркие дебаты по поводу политики сёгуната. На одном фланге находились настроенные враждебно к иностранцам даймё, такие как Токугава Нариаки из Мито, влиятельный правитель этого второстепенного домена. В 1853 г., в ответ на обращение Абэ, не склонный к компромиссам старый политик прогремел, что самым лучшим выбором в условиях требований чужеземцев будет война. После того как Абэ подписал Канагавский договор, Нариаки предложил всем участникам переговоров совершить самоубийство, а условия самого договора изменить на более выгодные для Японии. Более того, он был абсолютно не согласен с тем, что торговля принесет Японии пользу. «Обмен таких никчемных товаров,