как их шерстяные ткани и изделия из стекла, на наши золото, медь и железо, — писал он, — принесет нам многочисленные убытки и никакой прибыли»{87}. В душе Нариаки был националистом, считавшим, что открытие Японии поставит под угрозу не только культуру и образ жизни, но и территорию и нацию, равно как и политический и экономический порядок.

Среди интеллектуалов не было большего критика сёгуната, чем Ёсида Сёин. Будучи молодым самураем невысокого ранга в домене Чосю, Ёсида изучал боевые искусства, а в начале 50-х гг. он отправился в Нагасаки и Эдо, чтобы изучить страну и встретиться с другими учеными. Бесконечно любопытный и склонный к авантюрам, Ёсида в 1854 г. попытался пробраться на борт флагманского корабля флотилии Перри, чтобы добраться до Америки и на месте изучить секреты могущества Запада. Однако он был обнаружен и передан японским властям. Вернувшись в Чосю, Ёсида получил разрешение преподавать в местной школе. Там он передал свои идеи относительно японской политики нескольким молодым людям, среди которых были Ито Хиробуми и Ямагата Аритомо, сыгравшие ключевые роли во время реставрации Мэйдзи. Ёсида был убежденным противником договоров, поскольку они шли вразрез с основополагающими принципами японского государства, или кокутай, выраженные во фразе сонно дзои («Почитай Небесного Владыку, изгоняй варваров»). Ранее объяснением этих понятий занимались Аидзава и другие члены школы Мито. Под сонно они понимали должную признательность со стороны сёгуна по отношению к Небесному Владыке, а с дзои связывали запрещение христианства. Ёсида интерпретировал эти понятия более радикально. В его понимании сонно означало то, что монарх должен непосредственно участвовать в политическом процессе, высказывая свое мнение по тем проблемам, которые встают перед нацией, а все остальные должны беспрекословно подчиняться трону. Дзои, в свою очередь, подразумевал разрыв договоров и физическое изгнание чужеземцев с японской земли. Таким образом, рассуждал Ёсида, Абэ поступил неправильно в двух аспектах: он не только подписал договора, которые нарушали культурную и территориальную чистоту Японии, но, кроме того, его решение заключить соглашение с чужеземцами нарушало прерогативу Небесного Владыки. С целью исправить положение Ёсида призвал молодых людей, обладавших чистыми намерениями, предпринять «непосредственные действия» против недостойных чиновников.

Другие японцы стремились найти более гибкое решение для выхода из кризиса. Многие интеллектуалы в памфлетах и меморандумах, адресованных сёгуну и даймё, выступали в поддержку принципу кайкоку («открыть страну для сношений с чужеземцами»). Одним из самых влиятельных среди них был Сакума Содзан — самурай из центральной Японии, который учился вместе с некоторыми учеными школы Голландского учения и служил своему даймё в качестве военного советника. После Опиумной войны Сакума сформулировал для себя мучительный вопрос, занимавший в то время умы многих японцев: каким образом Китай, этот оплот культуры, могущественный гигант, который, как казалось, никаким варварам не дано было победить, вообще мог проиграть такому тщедушному выскочке, как Британия? Причиной тому, объяснял Сакума, является культурная самонадеянность. Китай потерпел поражение, потому что его правители были убеждены в своем безусловном превосходстве над остальными цивилизациями. Поэтому они не обратили внимания на успехи западной науки. В ряде эссе, написанных в 50-е гг., Сакума выступил с пропагандой лозунга «Восточная этика, западная наука». По мнению Сакума, мораль, основанная на конфуцианстве, со-храняет свою ценность для организации личной жизни, однако она не дает действенных ответов на вызов Запада. Он считал, что если Япония желает успешно противостоять агрессивным варварам, она обязана воспринять полезные элементы западной технологии, сочетая их с восточной моралью.

Подобным образом мыслили и даймё ряда больших и влиятельных доменов. Они были настроены враждебно по отношению к иностранцам и разделяли националистические чувства Токугава Нариаки. Но они также понимали, что нет никакого смысла и дальше продолжать сопротивление попыткам Запада заключить договора и установить торговые отношения. Упрямство могло лишь привести к нападению на Японские острова и в конце концов к такому же поражению, какое потерпел Китай. «Никто не может себе представить», писал в 1853 г. Ии Наосукэ, еще в бытность свою правителем домена Хиконэ, что «на земле сохранится мир и что наша империя спасется, если мы и дальше будем придерживаться политики самоизоляции». Было бы полезным, продолжал он, открыть страну, увеличить богатства с помощью торговли, а затем «подготовить мощное вооружение, повысив наш военный престиж даже в глазах заморских стран»{88}.

Хотта Масаеси, который стал принимать важнейшие политические решения вместо заболевшего Абэ, был сторонником открытия страны. Он продолжил переговоры с Харрисом относительно заключения торгового договора. К февралю 1858 г. обе стороны достигли принципиального соглашения по основным пунктам и были готовы заключать пакт. Хотта болезненно воспринимал критику относительно того, что сёгунат не уделяет должного внимания мнению монарха. Он попытался выбить этот козырь из рук оппонентов и обратился за утверждением его решения в Киото. Это было серьезной ошибкой. Двор, дремавший с самого начала XVII столетия, сразу понял, какую роль он может сыграть в разрешении охватившего страну кризиса. А настроения при дворе царили ксенофобские. В конце Третьего месяца Небесный Владыка Комеи сообщил Хотта, что представленный ему план неприемлем, поскольку «изменение исконных законов, существовавших со времен Иэясу, взбудоражит умы наших людей и сделает невозможным сохранение спокойствия»{89}. Не зная, как разрешить противоречия с Киото, главный советник подал в отставку.

Место Хотта занял решительный Ии Наосуке. Он был уже шестым представителем своей семьи, служившим главным политическим советником сёгуна. Не успел Ии отправиться в Эдо, как Таунсенд Харрис принес новости о Китае, который, потерпев второе поражение, заключил новый договор с Англией. Более того, продолжал запугивать Харрис, красноволосые готовы послать свои боевые корабли к берегам Японии, чтобы принудить ее к подписанию торгового договора. Будучи абсолютно уверенным в реальности и непосредственной близости угрозы, 29 июля 1858 г. Ии подписал американо-японский Договор о дружбе и торговле. Договор Харриса, как обычно называют это соглашение, предусматривал обмен дипломатическими представительствами и определял, что в будущем должны быть открыты Эдо, Канагава, Осака, Хиого (Кобэ), Нагасаки и Ниигата. Они должны были быть открыты не только как порты, но и как города. Иностранные торговцы могли создавать в них свои представительства и пользоваться правом экстерриториальности. Вдобавок пакт ставил японские тарифы под международный контроль и устанавливал пошлины на импортные товары на выгодном для иностранных торговцев уровне. В последующие недели Ии подписал торговые договора с Нидерландами, Великобританией, Францией и Россией. В каждом случае в тексте договора указывалось, что любая уступка, сделанная Японией в пользу одной из держав, автоматически распространяется на все западные страны, вступившие с ней в договорные отношения.

Ии ожидал сопротивление своим действиям, особенно