Нью-Йорк, Сан-Франциско, Филадельфия, Чикаго… Миссия у нас была ответственная – мы несли песню людям, которые когда-то расстались с родиной, расстались по разным причинам. Бурная реакция публики становилась стихийным выражением любви к родине, связь с которой не разорвать ничем, никакими обстоятельствами.

Да, я часто пела на иностранных языках – на польском и французском, – но это не означало, что была пропагандистом западной культуры. Это были старые французские песни, народные польские, которые я знала с детства. Я всегда была прежде всего гражданином искусства и пела то, что мне нравилось, а не ради идеологии и пропаганды. Так, спела песню «Горечь» на стихи Марины Цветаевой, когда она была запрещена и не издавалась. Пела песни на стихи Андрея Вознесенского, Глеба Горбовского, Роберта Рождественского – это была настоящая поэзия.

Меня часто спрашивали, почему я не осталась на Западе. А зачем? У меня была возможность в любой момент поехать в гости, родственники мои жили и живут во Франции. Меня очень любили в Германии, специально для немецкой публики учила песни на немецком. Больше тридцати раз выступала там, в том числе и на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году, куда нас направил ЦК комсомола. Давали концерты для спортсменов. Иностранцев было много, поэтому пела на французском, польском, немецком, испанском, сербохорватском. Успех был колоссальный, а потом случился теракт. Нас всех вызвало руководство советской делегации, дали инструкцию: меньше троих никуда не ходить, по-русски не говорить, но мы все-таки куда-то пошли. Нас остановили, стали спрашивать: откуда мы приехали. Я за всех ответила по-французски, и нас отпустили.

Много где я выступала, например, в странах Латинской Америки. Я была первой российской артисткой в Боливии, в Ла-Пасе – на высоте 2,5 тысячи метров над уровнем моря, выступала там для боливийцев. Даже министр культуры подарил мне шикарное пончо из шерсти ламы. Мы были первыми советскими людьми, которые ступили на землю Гондураса.

Одной из самых интересных была, пожалуй, поездка в Латинскую Америку. Выступала я в Перу, Боливии, Коста-Рике, Гондурасе… В то время в Перу произошло сильное землетрясение. Летели мы туда 32 часа. Когда прилетели, нас сразу же направили в город Чимботе, самый центр землетрясения. Разруха была страшная. Мы выступали прямо на площади. А на следующий день газеты писали: «На этой площади ни один политический деятель Перу не собирал столько народа, сколько собрали русские. Спасибо послам без верительных грамот». А собралось тогда больше четырехсот тысяч человек. И все кричали «Браво, руссо!»

Отец и мать все лучшее всегда отдают детям, потому что дети понесут дальше традиции семьи, традиции дома, а мои дети – это песни. Петь – это значит иметь успех, который не покупаешь, а трудом зарабатываешь, заслуживаешь. В шутку иногда говорю: ведь я из шахтеров и, можно сказать, продолжаю династию – с гордостью ношу звание Почетного гражданина Кемеровской области и благодарна Аману Тулееву за многолетнее сотрудничество, помощь и поддержку. Шахтерские корни научили меня быть сильной! Труд, труд и труд – и до сих пор. Я никогда не унывала. Всегда была стильной, не модной, а стильной. У меня свой стиль, железный, абсолютный. Я никого никогда не слушаю. Я полна энергии, потому что заряжаю себя, умею себе установку давать, наверное, только поэтому по сей день в строю и свой 80-й день рождения готовлюсь встретить на сцене, с теми, кто остается верен мне все эти годы.

Песни – это не только годы, но и мудрость, умение понимать жизнь… Я участвовала в рождении множества песен, и каждая из них что-то в моей жизни изменила, чем-то её обогатила, внесла какое-то новое содержание. Конечно, есть песни, к которым я отношусь по-особому. Это «Стань таким»; исполняя её, я нашла себя как артистка. Песни большого гражданского звучания – «Огромное небо», «Венок Дуная», лирическая «Вальс при свечах», забавная песенка о соседе, который играет на кларнете и трубе. Такие как «Город детства», «Мама», позволяющие открыть себя и раскрыть человеческие судьбы…

В былые, безусловно, хорошие времена композиторы Оскар Фельцман, Марк Фрадкин, Александр Броневицкий, Андрей Петров – корифеи песенного искусства – не просто сочиняли песни, но и искали соответствующих исполнителей для своих музыкальных детищ, причем исполнители у каждого композитора были свои, любимые. Случайных встреч с песнями не было, тогда их для меня писали, мне их дарили. Сейчас песни заказывают и их принято покупать, я это прекрасно понимаю, поэтому, когда Илья Резник прислал мне стихи песни «Я люблю этот мир», спросила: «Сколько я должна?» – «Ты что, с ума сошла? Я с тебя денег не возьму». Владимир Калле, когда я, заказав ему для прошлой юбилейной программы две песни, спросила: «Как мне с вами рассчитаться?», стал отнекиваться: «Ну, как-то неудобно». – «Но кушать-то вам хочется». – «Вы правы». Тогда я узнала, сколько стоит песня – он попросил пять тысяч рублей…

Не играла никогда в артистку, и для меня никогда не было цели быть артисткой. Мне нравилось петь о том, что важно для каждого из нас. Скорее всего, я такая же, как все, но просто наделенная немного опытом и, может быть, даром божьим выходить на сцену и говорить о том, что волнует всех. В моем репертуаре нет песен случайных. У каждой песни своя биография. И чаще всего все мои песни о любви: если я влюблялась, как впервые, так я придумала песню; если поняла, что разочаровалась, у меня опять появлялась песня об этом. Вся моя жизнь отражена в песнях, они средство моего самовыражения. Та пронзительность, что есть в них, получается потому, что я не в состоянии спеть ни одной ноты, если она не трогает мое сердце… Конечно, можно петь не сердцем, а только гортанью, когда только две голосовые связки издают звук, но меня такое «искусство» не волнует… Бывают певцы, которые всё делают, казалось бы, непрофессионально, но запоминаются на всю жизнь.

С песнями связано много воспоминаний и самых разных историй, как забавных, так и драматичных. Из забавных – история с петухом: выступала я в Петропавловске, что в Казахстане, концерты проходили в старом цирке, совсем рядом с ареной находились клетки с животными. И вот начала я с чувством, проникновенно петь «На тебе сошелся клином белый свет…» и вдруг слышу – мне отвечает из-за занавеса петух – громким таким «кукареку!». Спела вторую фразу – и опять: «Кукареку!» Ну, что делать, что, так и придется петь дуэтом? Когда закончила песню, в зале смеялись до слез. У меня в глазах тоже были слезы – только совсем не от смеха…

Есть у меня в репертуаре песня «Старый рояль». Толчком к её написанию композитору Александру Морозову и поэту Юрию Марцинкевичу послужило обычное газетное объявление о продаже рояля. Когда пришли по указанному адресу, оказалось, что с самой войны на инструменте никто не играл: его хозяин, пианист, потерял в боях руки, но, пока был жив, не мог расстаться с роялем. В День Победы он прикладывался к черному полированному дереву лицом, и ему казалось, что инструмент звучит, как когда-то звучал под его пальцами…

И вот, когда я спела эту песню в одном из городов, из зала, закрыв лицо руками, бросился какой-то человек. Потом мне объяснили, что до войны это был лучший в городе скрипач. И, как у героя моей песни, война отняла у него кисть руки… Таких судеб много. И всякий раз, исполняя песню, я стараюсь передать слушателям мысль о том, как это несовместимо: существующее во имя людей искусство и чуждая всему человеческому война. И люди должны сделать всё, чтобы следующие поколения никогда не испытали её ужасов…