заявляют, что их дети слишком хороши для прививок. Для прививок, к которым им повезло иметь доступ и которые спасли, без преувеличения, миллионы жизней! У меня от них внутри все кипит, серьезно.

Потом я узнал про брата-аутиста, и это открыло передо мной новые чудесные перспективы. И вот я уже писал свежий текст обо всей этой псевдонаучной брехне, которую публиковал Эндрю Уэйкфилд. Количество наших подписчиков выросло; босс угощал меня выпивкой. Я немного приукрасил тут и там, чтобы наши читатели могли немного закусить, прежде чем перейдут к основному блюду в виде судебного процесса; там уж они смогут нажраться от пуза. Я нарыл несколько фоток пухленькой хиппи с мужем снежной королевы — где они вдвоем вовсю обнимаются и смеются, — и дал заголовок «Любовь против Вируса?». И пусть наши читатели включат воображение. Потом нам анонимно прислали фото хиппушки со страшным перекошенным лицом, когда она пыталась нести на руках свою дочь, а та пиналась, орала, целый концерт закатила. Для этой фотографии заголовок был таким: «Материнская любовь?».

В общем, да, я с ними славно поработал. А почему бы нет? Кто-то должен был сбить с них спесь, и, если это похоже на оскорбление, как обожает говорить моя бывшая, — пусть. Я зарабатываю себе на жизнь, а кроме того, если после моих статей хотя бы несколько других родителей очухаются и вакцинируют своих детей, то тут у меня вообще нимб вокруг головы засияет.

3 сентября 2019 года

Проходит еще месяц, прежде чем Клемми возвращается домой. Месяц обследований, анализов и ожидания результатов. Месяц попыток сдерживать слезы в голосе. Месяц причиняющих боль телефонных разговоров, бутербродов в пластиковой упаковке и необходимости утешать других. Месяц, когда они обнимали Клемми, пока она тряслась от ужаса, после того, как им пришлось сказать ей: нет, все так же, ничего не изменилось. Месяц, когда они пытались объяснить семилетнему ребенку, что света, скорее всего, станет еще меньше, потому что анализы показали: худшие из повреждений необратимы. Месяц, когда они изучали информацию о тростях, специальном уходе и системе сигналов. Когда смотрели, как их дочь в ужасе хватается за стену, словно сейчас утонет в темноте. Когда узнали, что язык не способен выражать чувства. Когда трясущимися от страха и отваги ручками Клемми ощупывала лица братьев. Один из них надул пузырь из жвачки, но она не рассмеялась, а вздрогнула и закричала.

— Доброе утро, красавица, ты выглядишь как девочка, которая готова ехать домой!

Джек закрывает дверь в палату Клемми медленно, как ему говорили: чтобы она щелкнула и Клемми смогла понять, где он.

Клемми сидит на краю кровати, болтая ногами, в желтом платье, купленном Элизабет специально для сегодняшнего дня. Ее рыжие волосы причесаны и заплетены в косички.

— Папочка!

Она смотрит выше его плеча, к чему он все еще не привык, как будто обращается к другому человеку, к тени у него за спиной. Он опускается перед ней на колени, и она поднимает ручки к его лицу — их новое приветствие.

— Как я сегодня, Клемми? — спрашивает он у маленького оракула.

— Хм-м, ну, сегодня ты… — ручки ощупывают его глаза, нос, улыбающиеся губы. — Ты в Восторге с большой буквы «В»!

Она хлопает в ладоши и опрокидывается на спину в кровати. Джек машинально подхватывает ее, хотя ему объясняли, что ей будет полезно набить пару шишек.

«Представьте себе, что она снова малышка, которая только учится ходить, — говорил один из помощников. — Ей нужно осознать собственные границы, понять, как все вокруг изменилось, ради нее самой». Но Джек не думает, что когда-нибудь сможет удержаться и снова отпустить все на волю случая.

— Здорово у тебя получается, Клемми! Ты права, я в Восторге с большой буквы «В».

Он протягивает к ней руки, она в ответ протягивает свои и уверенно сползает с кровати. Когда она хватается ручками за его шею, он чувствует, что пахнет от нее как всегда — клубничным бальзамом для губ и карандашами.

— Ага! Вот и вы!

Из маленькой ванной выходит Элизабет с сумкой для туалетных принадлежностей и прозрачной сумочкой для лекарств. Она не целует Джека — Клемми все равно не увидит, — но старается говорить жизнерадостным тоном, чтобы она знала: все идет хорошо, сегодня особенный день, и все они в Восторге. Элизабет протягивает Клемми трость и касается ее плеча: знак, что пора идти.

— Отлично, идем! Давайте на прощание обнимемся со всеми медсестрами.

Они приезжают домой, и Клемми въезжает в прихожую на спине Джека. Элизабет идет рядом, держит Клемми за руку и несет ее трость, будто ее дежурство возле дочери продолжается. Макс поднимается с лестницы, на которой сидел, Чарли отлипает от перил. Родители Джека отправились утром обратно в Суррей. Они сказали, что Чемберленам теперь необходимо побыть всем вместе, впятером. Джек чувствует, как Клемми поднимает голову, чтобы ощутить привычный уют, запах и чувство дома. Она ничего не говорит, но ее ноги чуть сильнее сжимают Джеку спину.

Тишину нарушает Макс, который выходит вперед, гладит сестру, все еще сидящую на спине Джека, по ноге и говорит: «Привет, Клем». Она переводит туманный взгляд вниз, в его сторону. Чарли гладит сестру по плечу, отчего она вздрагивает, но потом протягивает к нему руку.

— Тебе нравится поздравление, Клемми? — бормочет Чарли.

Несколько дней он готовил большой сюрприз для Клемми. Никто не должен был о нем знать, это был совершенно секретный проект. Джек смотрит вверх. Над лестницей Чарли развесил аккуратно вырезанные разноцветные блестящие буквы, которые складываются в приветствие: «Добро пожаловать домой, Клемми!». Сердце у Джека сжимается сначала от сочувствия к Чарли, а потом от сочувствия к Клемми. Чарли все еще смотрит на сестру, ожидая, что та захлопает в ладоши и засмеется. Но этого не происходит, она даже не смотрит на буквы. Вместо этого она начинает хныкать и вертеть головой во все стороны.

Элизабет целует ей ручку и говорит нарочито веселым голосом:

— Там написано «Добро пожаловать домой, Клемми!». Молодец, Чарли. Ну что — кто хочет бабушкиного шоколадного торта?

Джек снимает Клемми со спины и берет на руки, она хватается за него и за столом сидит, прильнув к отцу, как коала. Колени у нее лиловые от