– О нет! – вскрикивает Энни, прерывая бег моих мыслей. Она сидит рядом со мной на переднем пассажирском сиденье и уже полчаса увлеченно изучает приложение с календарем беременности в телефоне. – Со следующего месяца у меня могут появиться растяжки. Жесть. Лучше сдохнуть.

Я смеюсь, переключая передачу.

– Сомневаюсь. Ты совсем молодая, и глазом моргнуть не успеешь – вернешься в прежнюю форму, как колготки «Фальке».

– Ты-то не вернулась, – весело подкалывает Энни.

Сегодня у нее хорошее настроение. Она в восторге от поездки. Поначалу даже не поверила мне, когда я это предложила.

– Ты весила больше четырех килограммов, на минуточку.

Энни закидывает ногу на ногу.

– Ой. Надеюсь, это не передается по наследству.

Я молчу. Я не знаю, сколько весила, когда родилась. Не знаю даже свою настоящую дату рождения.

Энни бросает на меня извиняющийся взгляд, тоже осознав значимость затронутой темы. После этого мы сидим молча, как бывает, когда нужно слишком много всего сказать и высока вероятность, что разговор, будто машина, свернет куда-то не туда.

* * *

– Поверни налево на этом перекрестке! – выкрикивает Энни два часа спустя. – «Гугл-карты» говорят, что нужно ехать по указателю на деревню Хоксвелл. Нет-нет, налево, мам!

Я сворачиваю на узкую проселочную дорогу. Может быть, несколько десятилетий назад мама проделала тот же самый путь; может, даже проезжала по этой самой дороге. Мне нравится думать, что так и было, что я иду по стопам призраков прошлого.

Энни взволнованно тычет пальцем в лобовое стекло, как будто увидела стадо слонов.

– Лес!

От одного взгляда на него – на эту болотно-зеленую стену – кровь отливает от головы. Я пытаюсь сосредоточиться на дороге. Но лес все приближается, заслоняет собой обзор, и сердце колотится с такой силой, что, кажется, вот-вот вырвется из груди. Какая ирония: я родилась в месте, где так много деревьев, но ничего не знаю о собственном семейном древе.

– Мам, что ты делаешь?

Я останавливаюсь на обочине. Меня охватывает скользкое чувство потери равновесия, будто я ступила на тонкий лед.

– Мам, ты что, словила глюк?

Я качаю головой. Ощущение такое, будто в меня попал астероид. Или меня хватил удар. Господи. В моем возрасте уже есть риск инсульта? Когда я смотрю на деревья, ждущие впереди, то чувствую глухое дергающее, тянущее чувство. Словно у леса есть своя особая логика, как во сне, особая сила притяжения.

– Устала от долгой дороги. Нужно подышать.

Я опускаю стекло. В машину проникает древесный запах коры и листьев. Но с ним и нотки разложения.

– Ты меня пугаешь. Уж извини.

– Это прямо настоящий лес, правда? Извини. Я ожидала чего-то вроде Хампстед-Хит[9]. Я слишком долго прожила в Лондоне. Дай ириску, пожалуйста. – Доза сахара помогает прийти в себя. – Все, я исцелилась. Поехали дальше.

– Уверена? Это не обязательно, мам. Ну, то есть я бы хотела увидеть лес, но только если… Ну, для тебя, наверное, это странные ощущения.

– Энни, я что, похожа на женщину, которая боится кучки старых деревьев?

– Э-э, да. – И мы обе смеемся. Только мой смех быстро угасает.

Я вдруг вспоминаю, какой бесстрашной была в детстве, до того как поняла: то, что меня кто-то нашел, значит, что меня кто-то бросил. Я вспоминаю яблоню в родительском саду, и как я карабкалась на нее, хваталась маленькими ручками, повыше закидывала босые ноги и знала каждый изгиб веток, каждый глазок и вмятинку на коре, и это радостное невесомое чувство, когда сидишь на самой верхушке, как птичка в гнезде. Что стало с этой девочкой?

В зеркале заднего вида уже не разглядеть просвет. Изогнутые нижние ветви царапают стекла. Меня охватывает сперва легкая паническая дрожь, а потом благоговейный трепет.

Лес монументален. В нем чувствуешь себя маленьким. Потерянным. Сбоку от дороги борозды – шрамы старых шахт. Туристические указатели, указывающие дорогу к пещерам. Пазлвуд[10]. Куча погнутых рельсов.

Это не уютная волшебная поляна, не сверкающий дендропарк, про который мама рассказывала мне в детстве. О нет. Это намного более мрачное и дикое место. Этот лес не заботился о моем выживании. И я невольно задумываюсь, не проложил ли он в глубине моего детского мозга какие-то нейронные связи, вроде прожилок в листке. Я еду и представляю, как они постепенно оживают. Мне почему-то нравится эта идея. И в то же время она пугает меня до чертиков.

Вряд ли это место сильно изменилось с семидесятых годов. Мир вокруг – да, но не лес. Время здесь становится нелинейным, замыкается в круг. Я думаю о трупе в лесу, о котором писали в газетах. Может, включать маме звуки леса все-таки не лучшая идея. С другой стороны, может, как раз наоборот, маме нужна именно такая внутренняя встряска. Пусть даже пока что встряска случилась только со мной.

Мы останавливаемся на парковке. С ветвей срываются стайки перепуганных птиц.

– Ты хотела обратиться к корням? – говорю я, выбираясь из машины, и указываю на толстые корни ближайшего дерева, пряча волнение за шуткой.

Энни смеется. На фоне зелени ее волосы кажутся красными, как ягоды кизила. Мы идем по лесу, выбирая «подходящее место», чтобы сделать запись для мамы. Все вокруг поражает меня. Огромный старый тис.

Желтый гриб, растущий из ствола дерева, будто ухо великана. Грязь, истоптанная копытцами диких кабанов. Земля цветом напоминает густой бронзер и оставляет пятна на моих белых кроссовках. Я представляю, какой культурный слой скрыт у меня под ногами: гильзы от пуль браконьеров, кухонный нож с криминальным прошлым, скелет младенца, которому повезло меньше, чем мне. В этом лесу может скрываться что угодно.

– Здесь, – говорю я, потому что дальше идти не хочется. – А потом поедем искать, где можно выпить чашечку чая и съесть тортик.

– Ш-ш. Ни звука. Один. Два. – Энни повыше поднимает телефон. Она так надеется на эту затею, что я предпочитаю держать свой пессимизм при себе. Шансов мало. – Записываю.

Поначалу нет ничего. Примерно с минуту наши уши привыкают. Энни слушает восторженно, как на тех видео в «Ютубе», где глухие впервые слышат звуки. Стук дятла. Треск веточек. Шелест листьев, похожий на шорох бумаги. Я пытаюсь представить, как эти звуки проникают в океанические глубины маминого мозга, пробуждают синапсы, наполняя их когнитивным свечением. Все это вдруг кажется крайне маловероятным, и я впадаю в уныние.

На пути обратно к машине Энни поворачивается ко мне. Ее глаза сияют.

– Разве ты не рада, что твоя биологическая мать все же тебя родила? Даже несмотря на то, что она сделала?