– Боюсь, что нет.

Они стоят, молча обдумывая свою несовместимость друг с другом, дожидаясь, пока мысли улягутся.

– Через несколько дней мы вернемся в Лондон. Начинается новый учебный год. – Рите самой в это не верится. Ей кажется, будто она прожила в Фокскоте много веков и превратилась в совсем другого человека.

Неужели скоро снова можно будет катать Тедди на качелях в Риджентс-парке? Кормить толстых лондонских уток?

– Но сегодня я все равно могу приготовить для тебя ужин, – предлагает он. Его дерзкая предприимчивость противится траурному настроению.

– Ужин? – смеется Рита. Она не может даже представить, как выглядел бы ужин с Робби. В ее воображении он питается ягодами, ловит в капканы кроликов и ест их сырыми, прямо с шерстью. – Дело в том, что…

– Тебе сегодня нужно помыть голову? – В его голосе не слышно горечи, но тон уже не такой веселый.

О нет. Неужели у нее настолько грязные волосы? Рита приглаживает ладонью хохолок на макушке.

– Да нет, просто… – Она умолкает.

Просто что? Это же не конец света, в самом деле! Дети выживут и без нее. Мардж не засолит Дона в банке – а жаль. Даже Гера вряд ли попытается спалить дом второй раз за неделю. Как только Рита перестает сопротивляться приглашению Робби, ее решимость разворачивается в обратную сторону, как течение реки, и она чувствует прилив неожиданного безрассудства, какого-то незнакомого приятного волнения, и все ее тело поет. Ну что такого страшного может случиться?

– Хорошо, давай.

35

Гера

КАК ТОЛЬКО БОЛЬШАЯ Рита уходит, особняк Фокскот вдруг начинает казаться мне шатким, как палатка без колышков во время бури. Из окна гостиной я смотрю, как она садится в грязный пикап Робби. Большая Рита выглядит счастливой, почти как раньше, и на ней розовый кардиган, который она никогда не надевает. В нем она красивая и намного меньше похожа на няню. Невидимые иголочки покалывают кончики моих пальцев, как бывает, когда знаешь, что скоро случится что-то плохое, но не знаешь, что именно.

Я слоняюсь по дому, пытаясь как-то убить время до возвращения Большой Риты. Дон лежит на диване и выдыхает клубы сигаретного дыма прямо над Леснушкой, которая лежит на подушке, грызет кулачок и ждет Большую Риту. Мне удается стащить у него зажигалку – металлическую «Зиппо». Приятный трофей. Дон ничего не замечает.

Мама читает книгу, поставив голую ногу на скамеечку. Пальцы у нее на ногах накрашены свежим красным лаком. Тедди лежит поперек ковра на животе и перебрасывает из руки в руку мешочек с голубыми шариками, которые пересыпаются с хрустящим стеклянным звуком.

– Как-то странно без Риты, правда? – замечает мама, отрывая взгляд от книги. Это любовный роман с дамой в корсаже на обложке. Тетя Эди называет такие книги «макулатурой».

– Дышится легче. – Дон бросает на нее многозначительный взгляд. Они явно скоро отправятся «отдохнуть».

– Она ведь скоро вернется, правда? – Тедди волнуется. Я его понимаю.

– Не знаю, Тедди. – Дон тушит сигарету. – Вдруг сегодня ее счастливый день? Может, она заявится только к рассвету. Одетая в дубовые листья, – добавляет он, ухмыляясь, как будто в красках представил себе эту карт и н у.

Мама улыбается, облизывает палец и переворачивает страницу.

– Что ж, если так и будет, я жаловаться не стану. Она заслужила немного повеселиться. – Она снова поднимает взгляд и твердо произносит, глядя на Дона: – Робби – очень хороший парень.

– С каких это пор женщины выбирают хороших парней? – зевает Дон, потирая щетину.

Мама слегка поджимает губы и больше не отрывается от книги.

Я не хочу, чтобы Большая Рита влюбилась в Робби и забыла про нас, но ей и правда не помешало бы что-нибудь хорошее в жизни. В последние несколько дней я постоянно замечаю, как она стоит, уставившись в пространство. И я почти уверена, что вчера Большая Рита плакала, пока готовила обед. Она сказала, что это от лука, но только в руках у нее был сельдерей.

Дон поднимается и подходит к столику с напитками. Перебирает бутылочки, читает этикетки и со звоном ставит их обратно. Потом бросает маме очередной зашифрованный взгляд. Как по щелчку:

– Гера, милая, ты не могла бы полчасика посмотреть за Тедди и малышкой? – Мама не произносит слово «отдохнуть». Это и не нужно. Она вскакивает со стула. – Мардж сварила грибной суп. Можешь разогреть его на ужин. Малышку покорми из бутылочки. У тебя это так хорошо получается.

– Ладно.

Я вдруг понимаю, что навсегда запомню маму в этом небесно-голубом платье и как малышка воркует на диване, ища Большую Риту своими темными глазами. И как стеклянные шарики звенят в руках у Тедди. И как Дон бормочет: «Где моя зажигалка?» – выходя из комнаты вслед за мамой.

– Но ты же обещал сходить со мной пострелять! – Тедди переползает вперед по ковру и хватает Дона за загорелую лодыжку.

Тот стряхивает его, будто надоедливого щенка:

– Попозже, ладно?

На кухне я разогреваю на плите суп, сваренный Мардж, а Тедди сидит рядом с малышкой, лежащей в овощной корзине, и поет «Эта маленькая свинка…», дергая ее за пальчики. У супа лесной привкус – влажный и землистый, – а толстые бледные ножки грибов, плавающие среди жижи, похожи на кости. Мы оба не можем его есть, так что перекусываем холодным яблочным пирогом с кремом. Тедди дает малышке слизать крем у него с пальца, пока я разогреваю ей бутылочку, капая молоком себе на запястье, чтобы проверить температуру, как делает Большая Рита. Но я не Большая Рита. И малышка это знает: извивается у меня на коленях, крутит головой из стороны в сторону, выпускает соску изо рта и никак не успокаивается. Мы решаем, что ей, возможно, будет веселее, если мы перейдем в гостиную. Не помогает.

Тедди ни с того ни с сего начинает плакать. Малышка от неожиданности перестает хныкать и ерзать и начинает сосать молоко – это хорошо.

– Что с тобой такое? – Я покачиваю Леснушку, как куклу, пока она пьет из бутылочки, капая молоком на диван.

– Я волнуюсь, Гера. – Тедди с трудом выдавливает слова.

Я протягиваю руку и поглаживаю его по плечу:

– Большая Рита скоро вернется.

– Я скучаю по папе. – Он шмыгает носом и утирает его рукой.

– По папе? – Я не позволяю себе скучать по папе. Иначе чувств станет слишком много. Как когда смешиваешь яркие цвета, а в итоге получается грязно-коричневый.

Тедди кивает, хлюпая носом.

– Я пытался представить, что Дон – это папа.