Он сунул снимок в конверт, где лежал его фотопортрет, а свой оставил на столе. Еще вчера утром Виктор планировал написать поперек угла пожелание им обоим размашистым почерком, как это делают знаменитости. Сегодня он не мог этого сделать и просто оставил его на столе.

Еще не было восьми часов, когда Виктор вышел к своей машине и услышал мерный далекий гул, словно взлетал самолет. Это просыпалась автострада. День и новые дела все настойчивее напоминали о себе, возвращалась обычная повседневная жизнь. Этим утром он должен был вернуть автомобиль, но приехать туда к девяти часам было невозможно. Придется платить за дополнительный день. Нужно известить миссис Гриффитс, что он съезжает, и, наверно, сообщить об этом Тому или Джуди. Виктор думал об этих делах, а потом Клара, ее мысленный образ, воспоминание о ее голосе вытеснили все остальное. Он ехал обратно в Эктон и не мог думать ни о чем, кроме прошлой ночи и Клары. Он боялся этих мыслей, гнал их прочь, будто стыдился и не верил в то, что произошло. Ему казалось, что он совершает какую-то ошибку, ведь даже воспоминание о ее открытых в лунном свете глазах вызывало у него дрожь, и по хребту бежали мурашки.

Ну и что дальше? Они даже не поговорили с утра. Клара не возражала, чтобы он встретился с Дэвидом, и, скорее всего, понимала, чему будет посвящен их разговор. Возможно, Дэвид сам поймет, что произошло. Может, он даже будет рад. В конце концов, он может очень любить Клару, может жить с ней в одном доме, зависеть от нее, но не может быть ее любовником, не может дать ей того, что он, Виктор, дал прошлой ночью. Если он действительно ее любит, то должен понимать, что без этого ее жизнь тускла и неполноценна. И, возможно, Дэвид будет доволен, что у нее появился Виктор, который будет по-настоящему любить ее и заботиться о ней.

Виктор сдал машину, и, поскольку было всего десять минут десятого, ему не пришлось платить за дополнительный день. Он пошел пешком на Толлешант-авеню, чувствуя себя сильным, бодрым, молодым, хотя вчера ему исполнилось тридцать девять лет и он выпил две бутылки вина. У себя в комнате он сел в инвалидное кресло, представляя, как, должно быть, чувствует себя Дэвид, ощущающий свое тело только выше пояса, способный думать и говорить, есть, пить, передвигаться в инвалидной коляске, и больше почти ничего. Конечно, если он не может заниматься любовью из-за того, что больше десяти лет назад получил пулю в позвоночник, то, само собой, не может этого хотеть. Виктор знал, что хочет этого, потому что чувствовал возбуждение всякий раз, когда думал о Кларе. Сидя в инвалидном кресле, он и сейчас испытывал эрекцию. Как смешно и нелепо! Он вскочил с кресла и бросился на кровать, зарывшись лицом в подушку, но это не помогло. Образ Клары никуда не делся, он чувствовал жгучее и мучительное желание. Но надежды не было. Клара сегодня не приедет. Или… может случиться так, что Клара, привезя Дэвида домой, поедет к нему? А если нет?! Когда она ему позвонит? Виктор представлял, как она ведет машину по зеленой в июне Англии, по шоссе, по маленьким вьющимся дорогам через деревни, наверняка думая о нем, как он думает о ней, молодой женщине с золотистой кожей, со светлыми золотистыми волосами, в костюме секретарши, в красной блузке с бантом…

Вскоре он заставил себя встать и сесть за стол с бамбуковой рамкой, украшенной ожогами сигарет, и стал писать миссис Гриффитс. Он предупредит ее всего за неделю. Она ничего не потеряет, ей платит Министерство здравоохранения и социального обеспечения. Виктор рассчитал, что Клара должна скоро приехать, но когда внизу зазвонил телефон, он подумал, что ошибся в расчетах и она уже дома. Звонит, едва вернулась домой! Он побежал вниз, снял трубку, и женский голос спросил, не Керри ли это. Ошиблась номером. Лучше было бы уйти куда-нибудь, чем сидеть здесь и ждать звонка, но Виктор понимал, что никуда не уйдет.

Дженнер уже не мог думать ни о чем другом. Он уже рассчитывал, как они будут жить вместе, что будут делать, какое у них будет кресло, стол, стулья, кровать… Очевидно, какое-то время они проведут в той новой квартире. Ему нужно будет приняться за работу, начать бизнес по прокату автомобилей, сначала будет трудно, но потом дело обязательно наладится. Он спросил себя: выйдет ли она за него замуж?

И хотя эти постоянные мысли о Кларе приносили боль его душе и причиняли физические страдания, каких он раньше никогда не испытывал, Виктор не мог удержаться от того, чтобы вспоминать, с каким самозабвением, чуть ли не с облегчением,словно давно этого жаждала, она отдавалась ему. «Она отдалась ему» – это старомодное выражение он однажды слышал от матери, правда, в уничижительном смысле: «Она отдалась ему и, конечно, пожалела об этом». Клара, он был уверен, никогда не пожалеет об этом. Она действительно отдавалась, как будто делилась с ним радостным любовным напитком, не думая ни о чем другом. Он любил ее, а она его. Во всем этом была правильность, начавшаяся в тот день, когда он увидел название станции Тейдон-Буа, а потом начал искать Дэвида. И, безусловно, это был удачный день и для Клары: теперь она была избавлена от жизни, столь неподходящей для молодой, красивой, способной дарить любовь женщины.

Вечером Клара позвонила ему. Было уже поздно, около десяти часов, и Виктор оставил надежду поговорить с ней сегодня. Он почти не ожидал этого и не был расстроен или встревожен. Но телефон зазвонил, а затем послышался ее голос, ставший наградой:

– Виктор? Это Клара. Дэвид спит. У него был утомительный день.

– Когда я смогу тебя увидеть?

– Дэвид спрашивал о тебе. Интересовался, не приедешь ли ты в субботу.

– Я спрашиваю, когда смогу увидеть тебя?

На том конце провода царило молчание. Виктор начал понимать, что тут могут быть сложности. Поначалу это неизбежно. Разумеется, ему нужно приготовиться, что все не будет так легко, как ему представлялось утром.

– Ты ничего не сказала ему, да? – Виктор решил, что он должен начать первым.

– Не сказала о чем?

– Ну, об этом.

– Нет, Виктор, я ему ничего не говорила.

Дженнер видел ее лицо так ясно, словно он говорил по видеотелефону. В темноте холла он мог любоваться чуть усталой улыбкой, светлой прядью волос и тенью от густых ресниц. Виктор прикоснулся к ступеньке, где он сам недавно написал «Клара», и прикрыл глаза.

– Ты хочешь увидеться со мной до субботы?

– Конечно, хочу. А ты хочешь меня видеть?

– Да.

Его сердце, измученное к этой минуте сомнениями, жуткими безосновательными страхами и надеждой, забилось от радости. Если бы он умел, то запел бы. Теперь Виктор понимал теноров в опере, кричащих о любви и счастье, горе и трагедии.

– Когда, Клара?

– Только не завтра. Я не смогу. В среду после работы, в половине шестого в Эппинге. Сможешь, Виктор?

Он подумал, что смог бы быть в половине шестого даже в Марракеше.

– Не в пабе. Все равно будет слишком рано. В парке Белл-Коммон, мы можем встретиться там. Я поставлю «Лендровер» на Хемнолл-стрит, прямо напротив Хай-стрит, в конце парка.