А Дитр Парцес вопил в глубине собственного разума. Он перестал удерживать черную тень, а она расползалась по его силам жарким, всеразрушающим пламенем.

* * *

Он очнулся там, в дипломатской казарме в Зеленом Циркуляре. Его принесли, очевидно по приказу Ребуса, в комнату, где он ночевал. Дитр поднялся на локтях, ощущая страшную телесную слабость. Одновременно внутри него притаилось странное, извращенное счастье, которое, очевидно, принадлежало не ему.

Его никто не раздевал, разве что разули и сняли защитную куртку, повесив ее на крючок, прибитый к двери. Зашнуровав ботинки, Дитр натянул куртку и, чувствуя себя нездешним и уязвимым, застегнул ее на все крючки и проверил металлические вставки, чтобы они не съехали в нужных местах. В ушах безмолвным воплем стояла тревога.

В посольство его пустили без личника, узнав седовласого молодого мужчину, с которым Народный представитель соизволил беседовать так долго. Дитра предупредили, что гражданин Ребус отдыхает и может его не принять, Дитр их проигнорировал. Он вломился в зал, распахнув обе двери, и его чуть не сбил с ног короткохвостый кот, решивший сбежать куда подальше от странного человека с зияющей тьмой внутри.

Ребус вскочил со своего любимого кресла. От пережитого возбуждения под глазами у него залегли тени, но он сиял. Приход Дитра его удивил, но не раздосадовал.

– Гражданин Парцес! – провозгласил он. – Празднование в честь Освобождения уже готовится, я хотел послать за вами…

Дитр ногой захлопнул одну дверь, потом толкнул другую. Они с грохотом сомкнулись. Повернувшись к Ребусу, он заорал:

– Ублюдок! Гнилой недочеловеческий ублюдок!

Ребус ошарашенно застыл перед ним, уже осознав, что его оскорбили, но не понимая, что он должен делать. Дитр продолжал беситься, теряя над собой контроль. Он кричал про грязных сектантов с их экспериментами, про его слабого глупого папашу, который бы так и не увидел его, если б не он, Дитр, про целый букет врожденных уродств, от которых Ребус так и не смог избавиться.

– Да что ты несешь, мразь! – рявкнул на него Ребус, выходя из себя. – Я – знатный потомок древней линии…

– Сектантских оборванцев ты потомок! Такой же жестокий, бессмысленный, пустой…

Ребус подурнел от злости. Разумеется, он знал от отца о том, как, почему и от кого родился. Этого не знал ни Эронн, ни другие члены семьи, но все в городке догадывались, откуда вдруг у его отца ни с того ни с сего взялся маленький ребенок. Этот факт своей биографии Ребус не любил, он привык считать себя исключительным и породистым, хоть и вещал о свободе и равенстве. И он вытащил пистолет, направив его на странного седого и сероглазого человека, который столько о нем знал.

Поняв, что сейчас произойдет, Дитр вдруг тихо и внятно заговорил:

– Не надо, Рофомм. Не губи свое посмертие.

– Проваливай во мрак, – ответил Ребус и выстрелил.

Дитра обожгло где-то в районе груди, и он упал на пол, стукнувшись затылком об дверь. Он не знал, убила ли его пуля или вскорости убьет, но напоследок он выпустил залп всемирной взаимной ненависти, который невидимыми смерчами разлетался во все стороны в поисках жертвы.

Отдышавшись, Дитр понял, что может встать. Грудь гудела, на месте выстрела все горело огнем. Он понял, что его защитила любимая куртка, бесполезная против Ребуса в его родном временном узоре, но вполне годная здесь и сейчас.

Народный представитель Всемирно-свободной Гралеи лежал на полу со свернутой шеей, нелепо раскинув руки, которые, похоже, тоже вывихнуло из всевозможных суставов.

Второй раз в своей жизни отвернувшись от трупа Ребуса, Дитр ухнул в бесконечный омут всемирного времени, пронизанный золотыми нитями.

* * *

Триста двадцать первого дня год девятьсот семьдесят восемь Дитр Парцес стоял у выхода с вокзала, откуда шли немногочисленные пассажиры поезда из Акка. Он еле держался, потому что боль в груди расползлась по телесному огромным синяком. Дитр догадывался, что с продырявленной курткой он выглядит не слишком надежным, но сейчас все его силы уходили на то, чтобы держаться прямо, не вздрагивая от боли, когда ему вздумается чихнуть или потянуться.

Сначала выпускали привилегированные вагоны, и семья богатых эритровых плантаторов в сопровождении охранного кота с гомоном прошествовала мимо Дитра. Мать семейства украсила голову сухим венком из эритры, а ее взрослая дочь вела на поводке водосвинку. Шествие замыкали две пожилые родственницы и охранный кот. Дитр вспомнил, как отец Виаллы жаловался на то, что ему не дают работать с эритрой, хотя он был высокоранговым инженером по сельскому хозяйству. «Это потому что ты мужчина, пап, – со смехом говорила Виалла, – эритровые магнатки в один голос заявляют, что мужчины от растения звереют куда пуще нас, поэтому тебя никогда туда не примут». Она предложила отцу бодрящей настойки, которую как раз и делали на эритре, и папаша пригрозил ей кулаком, отчего Виалла еще сильнее зашлась смехом.

Следом за пассажирами привилегированных вагонов пошел первый класс, сплошь пестрея чиновничьими и военными мундирами. Из второго вывалились группка осоловелых глашатаев и еще несколько весьма бледных командировочников. Дитр всматривался в третий класс, стараясь не упустить Лирну Сиросу.

Он не знал, как она выглядит, потому что не видел ее портретов. Но он полагал, что платье, вопреки моде, она носит длинное, потому что других платьев женщины Чистой Коммуны попросту не знали. И если его современницы выбирали длинные юбки из удобства, то сектанты обязывали своих женщин «скрывать свое нечистое тело, дабы не вводить во грех мужчин». Волосы Лирна Сироса наверняка носила распущенными, как Виалла. Но Виалла гордилась своими волосами, а еще они у нее были тяжелые, и от причесок у нее болела голова. У Лирны Сиросы на шее был шрам, как и на скуле – и поэтому стоит полагать, что волосы будут закрывать ее лицо.

Женщина блеклого вида в бедном платье из ткани, которую обычно не используют для пошива одежды, поеживаясь от наступающих холодов, плелась в самом конце ручейка пассажиров третьего класса. Дитр постарался как можно мягче привлечь ее внимание, но она все равно перепугалась.

– Госпожа Сироса? – спросил он вздрогнувшую женщину.

Она посмотрела на него своими пустыми светлыми глазами и неуверенно кивнула. Дитр понял, что слово «госпожа» ей не привычно.

– Я бы хотел проводить вас на гостиный двор, чтобы вы смогли отдохнуть с дороги, – продолжил Дитр, понимая, что за этим последует. Женщина отшатнулась, скрещивая худые руки на груди, словно стремилась от него защититься. – Я понимаю, как это звучит, – быстро добавил шеф-следователь. – Но я ничего такого не имею в виду. В вашем положении и ситуации… Я просто хочу помочь.

– Вы лжете, – прошептала она, и вдруг ее глаза перестали быть пустыми, они зажглись всемирным огнем и посинели как звездное небо. – Вы от них, это они вас прислали…

– Нет, я не лгу, – выдавил Дитр, чувствуя, как вокруг него трещит и сияет страх этой женщины. – Вы же сама это знаете.