Она тяжело и глубоко дышала, но страх таял, отступая перед всемирным спокойствием шеф-следователя. Дитр предложил ей локоть, и она взялась за него своей слабой и мозолистой ладонью. Они направлялись в Циркуляр Артистов.

Дитр снял ей комнату с односпальной кроватью и заказал поесть. Пока она отсыпалась, он ходил по делам, а вернувшись, обнаружил, что Лирна Сироса уже проснулась и приняла ванну. Она снова была в своем жалком платье, но волосы не казались такими печальными, хоть она и по-прежнему старалась как можно сильнее занавесить ими лицо. Она не была красива, как не может быть красивым никто после стольких лет истязаний. Она была прямой противоположностью цветущей Виалле, счастливой от того, что скоро у нее родится девочка, которая будет носить платья с юбками-колокольчиками. Лирна Сироса впитала в себя столько всемирного несчастья, что ее хватило бы на порождение десятка нравственных уродов, а не одного лишь Рофомма Ребуса.

– Почему вы? – спросил Дитр, подсаживаясь к ней. – Почему ваша Коммуна выбрала именно вас?

– Они многих выбирали, – Лирна уклончиво дернула плечом.

– Но до таких изрядных сроков смогли дотянуть только вы.

Лирна пробормотала что-то вроде «старая гралейская кровь» и горько усмехнулась, отчего ее неказистое лицо стало еще менее пропорциональным. Дитр в упор смотрел на нее, даже не пытаясь поставить над ней контроль, потому что она бы мигом его уничтожила. Наконец она заговорила. Удивительно, но для столь страдающего существа рассказывала она вполне складно, хоть и с обреченностью.

Началось все звездной ночью, когда казнили ее маму. Мама была образованной, но одному всевышнему известно, почему она согласилась вступить в Коммуну следом за отцом.

– Нет никакой всевышней сущности, Лирна, – сказал Дитр. – Если вы хотите сказать «всемир», так и говорите. Вы ушли от мракобесов, и больше никто не заставит вас жить под воображаемым кукловодом.

– Конечно, нет, – кивнула она. – Всевышнего изобрели такие, как Клеэ, наш Скотовод, чтобы у них было нравственное право управлять другими.

– Скотовод? – Дитр не выдержал и хохотнул – и тут же схватился за грудь руками от наступившей боли. – Взрослые люди согласились на то, чтобы их называли скотиной? Дурь всемирная!

Лирна выдавила улыбку, и в этот момент она стала похожа на Рофомма, который улыбался одними лишь губами и никогда – глазами.

– Да, потому что пред всевышним мы лишь стадо блаженного заклания. Жертва почиталась благодатью, а желание считалось грехом.

– Знаете ли, я бы осуждал, но я слишком много видел убийств за адюльтеры, так что…

Лирна замотала головой, отчего ее жидкие волосы разметались по плечам.

– Нет, господин, не только блудное желание. Я говорю о любом сущностном желании. А у мамы они были. Она была очень образованной.

Дитр кивнул, понимая, о каком желании она говорит. То же желание было у любой твари, гордой своей сущностью. В мир телесный ты приходишь пустотой, а уходишь силой и светом, скорбью и горечью, дерзкой глупостью и просторным разумом, дабы не быть пустотой всемирной после смерти. Мама Лирны желала не быть пустотой. К знаниям ли она стремилась или же просто много думала о себе в одиночестве – ее жизнь не укладывалась в рамки Коммуны.

Ее казнили жестоко, при горящих в небе холодных свидетелях. Ее потрошили на плоском камне – там же, где других женщин оплодотворяли. Она умерла или потеряла сознание от боли или ужаса, а Лирну держал за подбородок отец. Увидев, что она закрывает глаза, старший брат наклонился к ней и прошипел, что сейчас наколет ее веки на рыболовные крючки и вздернет кверху, если она не будет смотреть. И Лирна смотрела, и глаза ее из темно-синих становились голубыми, как глупое стекло.

Мать Лирны была образованной женщиной. Она знала, как обеззаразить гноящуюся рану и сколько нужно минералов, чтобы урожай всходил лучше. Она чуяла ложь, а когда Лирне становилось холодно, мама делала воздух вокруг нее теплым. Клеэ, Скотовод, считал, что холод закаляет дух, а всемирное тепло считал признаком изнеженности, как у порочных горожан из Акка. Так Лирна получила свой первый ожог.

Лирна была похожа на маму, а когда ту казнили, Лирна почувствовала, как часть матери, вместо того, чтобы светом раствориться во всемире, окутала ее своим сильным теплом, желая не согреть, а научить. Лирна ничему так и не научилась. Да, она могла заставить цветок расти быстрее и разжечь очаг одним своим желанием, она редко болела для человека, которого так часто сажали на сухари и воду. Но защитить себя от Коммуны она тоже не могла. Как и от Клеэ, который, перепробовав всех женщин самым нечистым образом, явился и к ней. Ничего сделать Клеэ так и не успел, потому что всемирная сила Лирны подбила ему колени и заставила болезненно напороться на край кровати, на которой лежала Лирна. С тех пор Клеэ не имел ни одной женщины, но Лирна за это поплатилась.

Все женщины умирали после Чистого зачатия, и дело было не только в мужчинах, но и в самих женщинах. Дело было не в старой крови красивого гралейца, которого они чудом приволокли на ритуал, дело было в Лирне.

– Вы и впрямь верите в Звездного Помазанника, госпожа Сироса? – кисло поинтересовался Дитр.

– Нет, не верю, – решительно ответила она. – Иначе я бы всеми телесными и всемирными способами избавилась от него, а не стала бы сбегать туда, где я могу родить его в мире прогресса и желаний.

Дитр сосредоточился, нащупывая внутри себя черного паразита. Тень Ребуса внимала каждому слову матери со звенящей гордостью.

– Вам еще нужно будет его вырастить, – серьезно ответил Дитр. – В мире прогресса и желаний легко превратиться в чудовище почище, чем ваш Скотовод.

Лирна с сомнением покачала головой. Чтобы кого-то растить, надо жить самой, а она сомневалась в том, хочет ли она жить вообще. Дитр сказал ей, что если она позволит ему ей помочь, то ей следует отправиться за ним, как только будет готова.

Они вышли через час на галдящий радиус, полный безработных наперсниц, богатых приезжих забулдыг с севера, лоточников с бодрящей настойкой, прорицателей и прочего странного и пестрого народа. Когда планировали столицу, Циркуляру Артистов за счет Конфедерации полагались лишь несколько зданий вроде Главного театра, Галереи Прогресса и Дворца словесности, который во временном узоре Дитра превратился в обычный притон для журналистов с алкогольной зависимостью. Циркуляр Артистов строился в строго положенных по префекционному плану границах, но здания возводились как ни попадя, и они сильно отличались от холодного ансамбля Зеленого Циркуляра, который Дитру был знаком лучше всего. Он редко бывал в Циркуляре Артистов, потому что это место ассоциировалось у него с претенциозными алкоголиками. Алкоголиков он не переносил с детства, а претенциозность считал вторым самым страшным пороком Ребуса после его жестокости.

– Такой странный, – не удержалась Лирна, показав на круглый дом с круглой крышей, увенчанной декоративным бельведером. Наконечник бельведера был украшен скульптурой химеры – пауком с телом совы.