– А откуда же ты про картину узнал? – спросила Жанна. – Может, ты не только старуху угробил, но и Часовщика на зоне пришил?

– Часовщик сам помер, от пневмонии, – буркнул лысый, – перед смертью мне все рассказал.

– Захотел сам поживиться, за чужой счет! – разозлилась Ирина.

– Ирка, я тебе говорила, что в машине не тот! – жалобно простонала Катя. – Он посадил на водительское место какого-то психа, тот вообще ничего не соображает, только повторял всю дорогу – «дай, дай»! Это он конфет просит… Где он такого откопал, понятия не имею…

– А я подумала, ты хотела мне сказать, что это – не Часовщик…

– Это – первый раз, по телефону…

– Я надеюсь, вы не слишком жестоко обошлись с несчастным ненормальным? – насмешливо осведомился похититель. – Впрочем, мне до него нет никакого дела! Короче, давайте картину!

Ирина, лихорадочно соображая, как выпутаться из ужасного положения, протянула лысому злодею свернутый в трубку холст. Тот осторожно развернул рулон, краем глаза следя за подругами. Желтая нездоровая кожа на его лице собралась складками, как смятая простыня.

– Что-то мне подсказывает, что это не та картина, – проговорил он раздраженно. – Вы меня огорчаете! Придется нам продлить наше знакомство…

– Караул! – завизжала Катя.

– За идиота меня держите, дамочки? – рявкнул лысый, перекрывая ее визг. – Вы что же это думаете, мне Часовщик картину не описал? Коровы там должны быть, свинья в луже… сельская жизнь в общем…

«Сам ты свинья в луже», – подумала Ирина.

Лысый повернулся к Жанне, щелкнул предохранителем пистолета и коротко приказал:

– Вперед! И без фокусов, если не хотите все втроем отправиться в лучший мир!

– Лично я туда пока не тороплюсь, – проговорила Жанна, снимая машину с тормоза и медленно трогаясь вниз, к переезду.

– Сейчас налево! – скомандовал похититель, когда до переезда оставалось метров сто.

Жанна свернула и медленно поехала вдоль длинного глухого забора.

– Девочки, а я знаю, что это такое! – вполголоса проговорила Катя, уставившись на забор. – Это сумасшедший дом! В смысле, больница для душевнобольных! Вот откуда он того психа взял!

– Какая ты догадливая! – раздался с переднего сиденья насмешливый гнусавый голос.

Машина поравнялась с железными воротами, выкрашенными унылой темно-зеленой масляной краской.

– Остановись! – приказал похититель.

Жанна затормозила, он выглянул в окошко и крикнул:

– Петрович, открой! Это я!

Никто не вышел к ним и даже не показался, но ворота медленно разъехались, и машина въехала на территорию больницы.

– Налево, – скомандовал гнусавый. – Теперь направо… за этот дом… вперед… теперь тормози!

Машина миновала низкую кирпичную постройку с замазанными краской окнами, свернула в узкий проезд между мрачной кирпичной стеной без окон и высоким бетонным забором и остановилась перед одноэтажным домиком, вроде котельной или сторожки. На всем пути по территории больницы не попалось ни одной живой души, кроме огромного косматого пса, который пару раз лениво тявкнул на проезжавший мимо него «Фольксваген».

– Выходите, дамочки! – скомандовал похититель, поведя стволом пистолета. – И без глупостей, если хотите остаться в живых!

– Надо бежать! – прошептала Катя, последней выбираясь из салона авто. – Сейчас самый удобный момент. Не будет же он здесь в нас стрелять! Все-таки не дикий лес, люди услышат выстрелы…

– Даже не думайте об этом! – рявкнул бандит. – Перестреляю, как цыплят, и в топке сожгу!

В подтверждение серьезности своих намерений он нажал на спусковой крючок. Послышался негромкий звук, как будто лопнул воздушный шарик, и возле Катиных ног поднялся фонтанчик пыли.

– Все слышит, мерзавец! – шепнула Катя. – И пистолет у него с глушителем! Что делать?

– Входить внутрь! – громко ответил похититель, распахнув дверь домика.

Подруги одна за другой вошли внутрь.

Здесь было жарко и душно, в дальнем конце помещения ровно и мощно гудело пламя в газовой топке.

– Вот здесь я вас и сожгу, если вы не будете играть по моим правилам!

Спокойный, будничный тон, которым были произнесены эти слова, сделал их еще более страшными.

– Он блефует! – вполголоса произнесла Ирина. – Мы ему нужны… По крайней мере до тех пор, пока он не получил картину! А он ее никогда не получит, мы будем молчать, как партизаны… то есть партизанки.

Она хотела сказать это твердо и решительно, чтобы подбодрить подруг, но голос ее невольно задрожал.

– Это ты верно заметила, – похититель криво усмехнулся. – Пока вы мне нужны. Но заставить вас заговорить будет не трудно!

Он прошел в дальний угол комнаты, справа от топки, и поднял тяжелую, обитую железом квадратную крышку. Под ней оказалась темная дыра с уходящей в подпол лестницей.

– Полезайте, дамочки! – Бандит поднял пистолет и угрожающе повел дулом.

– Я туда ни за что не полезу! – вскрикнула Катя, попятившись к стене. – Хоть убивай!

– Это запросто, – ответил похититель, и рядом с Катериной в бетонную стену ударила пуля.

– Нет, я ничего, подумаешь – подвал! Что мне, трудно? – пискнула Катя и чуть не бегом устремилась к люку.

– Вот это – другое дело! Люблю послушных девочек! – усмехнулся злодей, и желтая кожа на его лице собралась складками, как старый потертый саквояж.

Под его злобным взглядом подруги спустились в подвал. Крышка с грохотом опустилась, и они оказались в полной темноте.

– Когда надумаете рассказать дяде, куда вы спрятали картину, дайте знать! – донесся до них приглушенный крышкой гнусавый голос.

– Никогда! – гордо произнесла Катя. – Можешь держать нас здесь хоть месяц! Мы умрем от голода, но не сдадимся!

– Думаю, месяца не понадобится! – донеслось сверху, и наступила тишина.

Впрочем, это только вначале в подвале было тихо. Не прошло и минуты, как из темноты донесся едва слышный шорох.

– Катька, это ты шуршишь? – вполголоса спросила Жанна. – Прекрати немедленно, и без того тошно!

– Это не я! – донесся совсем с другой стороны Катин голос. – Ну почему как что – так сразу Катька?

– А кто же это тогда? – напряженным голосом спросила Жанна. – Ирка, это ты?

– Нет, я здесь, – раздалось из другого угла.

– Тогда кто же здесь шуршит? – прошептала Жанна.

– Ой, мама! – вскрикнула Катя. – Девочки, не пугайте меня, я и так боюсь!

Шорох повторился, на этот раз он был гораздо громче.

А потом раздался тоненький, но очень неприятный писк.