– Догадаетесь – половину штрафа долой, –великодушно пообещал Козодоев.

…Ах, милиция, милиция, которая нас теоретически бережёт!..Да, наверное, есть где-то асы-сыскари, за идею выкорчевывающие всяческуюнечисть, да, наверное, водятся где-то криминалисты-виртуозы, мастерскипреследующие преступный элемент, да, мыслят в секретных институтах утончённыеаналитики. Да, стоят в дождь и в слякоть на дорогах бессребреники, неподкупныестражи асфальта, наша помощь в трудной ситуации и заступа от опасного лихача.Ах, почему почти все они – где-то там, в идеале, на страницах книг, вперипетиях кино?.. Почему в реальной жизни мы их так редко встречаем? Почему унас перед глазами большей частью корыстолюбцы, норовящие поглумиться над теми,кому они должны служить, кого должны защищать?..

– Если виноват, так штрафуйте, – сказалНаливайко. – А в угадайку мне с вами играть некогда.

– Выходите, – прозвучало в ответ.

Наливайко вышел, и старший прапорщик поманил свою жертву квыхлопной трубе.

– У вас задний номер не читается. Так машинуэксплуатировать нельзя.

Следующей по сценарию должна была стать реплика водителяотносительно цены вопроса, тем более что читался номер прекрасно, однакоНаливайко сказал совсем другое:

– Слушай, сына, отпусти-ка ты меня… Я устал и жратьхочу. Потом в гараже подкрашу.

– Чего-чего? – обиделся Козодоев, понявший, чтопрямо сейчас ничего у него в кармане не зашуршит. – Что за фамильярности?

– Да просто у меня сын тоже прапорщик, – не смогсказать поганое слово «был» Наливайко. – И по годам…

Нет, сейчас Ванька был бы на двадцать лет старше и уж какпить дать с погонами полковника на плечах. Так и говорил: «Закончу этумясорубку, батя, и в училище, решено. Это, батя, моё – земля и небо…» В какойземле теперь его тело, на каком небе – душа?..

– На жалость бьёте? – прищурился Козодоев. –Всё, приехали, хватит, снимайте номера.

– Надо тебе, сам и снимай! – ощерился Наливайко.

Плюнул, отвернулся и не стал смотреть, как страж дорог сготовностью вытаскивает ключ и сноровисто откручивает номера. Не в первый раз…

– Значит, так, – выпрямившись, подвёл итогКозодоев. – Вашу дальнейшую судьбу будет решать замкомбат. Приём завтра с шестнадцатитридцати, девятый кабинет.

Хмыкнул, дескать, не захотел по-хорошему, будет тебепо-плохому, отдал честь, залез в свою «десятку» и отчалил.

«Вот гад», – глянул ему вслед Наливайко, погладил покапоту верный «Уазик» и поехал домой.

Дома было хорошо.

Наливайко открыл дверь, и в колени ему тотчас уткнулсяшироченный лоб, а рука сама собой легла на косматый чёрный загривок. Куцыйхвост возбуждённо вибрировал, кобелина урчал, пыхтел и постанывал от восторга.Как всегда, он загодя почувствовал приближение хозяина и встречал его у порога.

Когда есть дом и дома нас ждут – всё остальное тьфу, плюнутьи растереть. И «аннулирование» на работе, и дорожную неприятность. «Да зарастионо лопухами, куплю билет и к Эндрю в гости поеду. А машина… Вон люди всю жизньбез машин живут, и ничего, как-то обходятся…»

В прихожей пахло знакомыми духами, а из кухни тянулокурочкой, запекаемой в тыкве.

– А, учёный муж пришёл, – приветствовала ТамараПавловна прокравшегося на запах супруга. – Тебе окрошки сейчас или Мотюсвоего подождёшь?

Для каждого из них это был второй брак. И… удивительноудачный. Он – огромный, патологически прямолинейный, и она – миниатюрная,гениально дипломатичная. Зря ли говорят, что противоположности притягиваются?

– Ох, мать, сегодня ж четверг, – хлопнул себя полбу ладонью Наливайко. – Естественно, подожду. Только кваску хватану иШерхана выведу, а то с утра, бедный, сидит…

Мотя, он же Матвей Иосифович Фраерман, был другом детства иодноклассником Наливайко. Так уж получилось, что после школы жизнь их неразвела, а, наоборот, сблизила. С чего повелась традиция, никто из них теперь,наверное, припомнить бы не смог, но факт оставался фактом – Матвей Иосифовичнаведывался к Василию Петровичу еженедельно по четвергам, лет уже не менеедесяти.

– Зачем они газируют квас? А автоматы с газировкойубрали. – Наливайко отпил, нахмурился, похлопал по холке Шерхана. –Ну давай, брат, тащи ошейник. Гулять!

– Что-то ты, Васенька, сегодня не в духе, –отложила кухонный нож Тамара Павловна. – Случилось чего, а, учёный муж?

Скрывать от неё что-либо было заведомо бесполезно, даНаливайко и не пытался.

– Во-первых, – сказал он, – официально я ужене учёный муж. Выгнали меня, Томочка. Чтобы не мешал двигать науку. Аво-вторых, его благородие старший прапорщик Козодоев изволили снять номера с«УАЗа». За то, что я, старый пентюх, стольничка ему не поднёс…

– Ох, Васенька, жадина ты говядина… – ТамараПавловна тщательно, точно у себя в кабинете, вытерла руки и взялась зателефон. – Алло, Николай Фёдорович? Здравствуйте, это Тамара Павловна, каку вас дела? Что, почти получилось?.. Ну, поздравляю, надо продолжить курс… Нет,завтра, видимо, не получится, надо в ГАИ с мужем идти, а это, сами знаете, нацелый день эпопея… Что? Да нет, номера сняли… Запомнил, старший прапорщик Козодоев…Правда? Нет, в самом деле? Большое спасибо, Николай Фёдорович… Значит, завтра вдесять… Ну конечно, всё у нас получится. Спасибо, вам тоже… До свидания,супруге привет.

Тут надо сказать, что Тамара Павловна служила по медицинскойчасти и считалась едва ли не лучшим в Питере специалистом по мужскойсостоятельности. То бишь держала в своих маленьких и чутких руках счастье,понимание, психологический комфорт и – не побоимся этих слов – основыгосударственности, права и политики. И, видит Бог, очень крепко держала…

«А ещё говорят, будто на чужом хрену в рай не въедешь…» –повеселел Наливайко.

На заводе было очень нехорошо. Вернее, очень нехорош был самзавод. С покосившимися воротами, неработающими цехами и впечатляющим пожарищемна месте склада горюче-смазочных материалов. Всё – старое, отработавшее,пережившее свой век. Такое добро и приватизировать-то страшно, разве только вкачестве территории, на которой, расчистив её, можно заново отстроить нечтотолковое. И первые ростки новой жизни, кажется, пробивались, причём инкубаторомей служили боксы ремзоны. Здесь жизнь просто кипела: с руганью звенелаинструментом, двигала рихтовочными молотками, страшно шипела сжатым воздухом,резала и шила электросваркой металл. Лихо наяривали «болгарки», мернопостукивал компрессор, брызгали снопами искры, за версту воняло растворителем.Здесь автомобильные Айболиты в опрятных комбинезонах реанимировали иподлечивали железных коней. Шум, гам, суета, общение с назойливыми наездниками.И никто сразу внимания не обратил на подошедшую тётку. Баба как баба, небанкирша при «Лексусе», но и не сирота при собесовской «Оке». Поставить такуюрядом с подержанным «Пассатом», и будет как раз. Однако уже через минуту одиниз кудесников, выглянувший подышать из красильни, отложил снятый респиратор иподошёл.