«Дорогая Куини,

Как удивительно все обернулось! Столько людей спрашивают меня о твоем здоровье!

С наилучшими пожеланиями,

Гарольд

P. S. Служащая на почте любезно не взяла с меня денег за марку. Она тоже шлет тебе привет».

На сорок седьмой день похода к Гарольду присоединились двое: женщина средних лет и отец двоих детей. Кейт дала понять, что недавно перенесла большую трагедию, но больше не хочет об этом вспоминать. Она была невеличка, вся в черном, и вышагивала с выпяченным подбородком, слегка задранным вверх, словно силилась разглядеть что-то из-под мягких полей шляпы. Ее лоб взмок от пота, а под мышками расплылись мокрые полумесяцы.

— Она жирная, — заметил Гарольду Уилф.

— Не надо так говорить.

— Все равно жирная.

Мужчина назвался Ричем — сокращенное от Ричард; фамилия его была Лайон. Раньше он служил финансистом, но, приблизившись к сорокалетнему рубежу, отошел от дел и с тех пор, как говорится, «зависал в свободном полете». Заметка о походе Гарольда вселила в него такую надежду, какую он испытывал разве что в детстве. Рич собрал самые необходимые пожитки и тоже пустился в путь. Он был высок ростом, под стать Гарольду, и в его самоуверенном голосе слышался аденоидно-гнусавый призвук. Он был обут в спортивные ботинки, носил камуфляжные штаны и охотничью панаму из кенгуриной кожи, заказанную по Интернету. Из дома он захватил палатку, спальник и швейцарский армейский нож[26]для непредвиденных случаев.

— Буду с вами откровенен, — поведал он Гарольду, — наломал я в своей жизни дров. На работе меня сократили, и по заслугам, и после этого я немного слетел с катушек. Жена от меня ушла и детишек забрала. — Он с размаху воткнул в землю нож. — Мальчишек моих. Я так скучаю по ним, Гарольд. Я хочу, чтобы они увидели: я еще кое на что способен. Понимаете? Хочу, чтобы они гордились мной. Вам не приходило в голову идти только по пересеченной местности?

Пока новообразованный отряд двигался в сторону Лидса, меж его участниками шли обсуждения дальнейшего маршрута. Рич предлагал огибать города и придерживаться вересковых пустошей. Кейт склонялась к тому, чтобы продолжать путь по шоссе А-61. Они спрашивали Гарольда, что он думает по этому поводу. Не желая вступать в пререкания, Гарольд отвечал, что обе идеи, бесспорно, хороши, лишь бы им всем добраться до Берика. Он так долго пребывал в одиночестве, что непрерывное общение его теперь утомляло. Его трогали вопросы и энтузиазм попутчиков, но они же служили причиной промедления. Впрочем, раз уж эти люди решили идти с ним и поддерживать жизнь в Куини, Гарольд чувствовал за них такую же ответственность, как если бы он сам попросил их примкнуть к нему, а следовательно, должен был прислушиваться к их разнообразным нуждам и обеспечивать безопасное прохождение на всей протяженности пути. Уилф, надувшись и сунув руки в карманы, шагал рядом с Гарольдом и канючил, что кроссовки ему жмут. Гарольда не покидало ощущение, что он имеет дело с Дэвидом; он сожалел, что так плохо выучился ладить с людьми и что его неуверенность может сойти за высокомерие. Потребовалось не менее часа, чтобы подыскать место, которое все сочли бы сносным для ночлега.

Через два дня у Рича возникла размолвка с Кейт. Он признался Гарольду, что дело было даже не в каких-то конкретных ее словах — скорее, в самом поведении. Она якобы держалась с таким видом, как будто она лучше него — на основании того только, что прибилась к группе на полчаса раньше.

— И знаете, еще что? — спросил Рич.

Он почти орал. Гарольд не знал, но такой напор был ему не по душе.

— Она приехала к нам на машине!

В Харрогейте Кейт предложила всем освежиться в Королевских банях. Рич презрительно фыркнул, но после признался, что ему не помешает приобрести запасные лезвия для ножа. Гарольд тоже не пошел мыться, а вместо этого выбрал лавочку в городском парке, где к нему сразу же подошло несколько доброжелателей, хотевших узнать новости о Куини. Уилф куда-то пропал.

К моменту сбора группы к Гарольду подсел молодой вдовец, чья жена скончалась от рака. Он сказал, что хочет идти вместе с ними, но, чтобы обеспечить общественную поддержку в пользу Куини, он намерен совершить паломничество в костюме гориллы. Прежде чем Гарольд успел его отговорить, появился Уилф; каждый шаг, судя по всему, давался ему с превеликим трудом.

— Черт бы его побрал! — выругался Рич.

Они медленно двинулись дальше. Пару раз Уилф упал. Обнаружилось также, что «горилла» мог питаться только через соломинку и был подвержен приступам печали, усугублявшейся изнеможением от перегрева. Через полмили Гарольд предложил всем остановиться на ночлег.

Разводя костер, он напомнил себе, что и ему потребовалось не меньше двух дней, чтобы войти в ритм. Эти люди разыскали его, они жертвовали собой ради Куини, и было бы жестоко не взять их в Берик. Гарольду даже пришло на ум, не зависят ли ее шансы на выздоровление от того, сколько людей поверит в нее и пойдет вместе с ним.

С того дня к ним начали примыкать все новые и новые участники. Некоторые оставались всего на день или два. В солнечную погоду образовывалась целая толпа бывалых ходоков, пеших туристов, семейных пар, бездельников, путешественников и музыкантов. Они несли с собой транспаранты, разводили костры, пускались в дискуссии, устраивали разминки и слушали музыку. Они очень трогательно рассказывали о своих близких, скончавшихся от рака, и о неблаговидных поступках из прошлого. Чем многочисленнее становился отряд, тем медленнее он продвигался вперед. Приходилось ломать голову не только над размещением наименее опытных ходоков, но и над тем, как организовать их прокорм. Путники пекли картошку, насаживали на прутики чеснок, готовили свеклу в фольге. У Рича оказалась книга о питании в природных условиях; он настоятельно предлагал жарить пирожки из борщевика. Ежедневная дистанция постоянно уменьшалась, порой они едва одолевали три мили.

Участники отряда, несмотря на медлительность, были преисполнены уверенности, явившейся Гарольду в диковинку. Они повторяли, что уже перестали быть заурядным набором из туловищ, ног, голов и сердец, а превратились в единый энергетический заряд, устремленный к Куини Хеннесси. Этот поход так долго оставался сокровенной идеей Гарольда, что вера, которую вкладывали в нее посторонние люди, неимоверно его взволновала. Но не только — Гарольд понял, что они тоже наполняют ее смыслом. И если он и раньше не сомневался в этом, то теперь осознал на более глубинном уровне. Его спутники ставили палатки, разворачивали спальники и ночевали под открытым небом. И обещали себе, что Куини будет жить. Слева от них тянулась изломанная череда темных пиков Кили-Мур.

Но всего через несколько дней конфликты вновь дали о себе знать. Кейт терпеть не могла Рича. Она сказала, что он — законченный эгоист, а Рич в ответ обозвал ее злобной коровой. Позже «горилла» и приходящий студент в течение одного вечера успели перепихнуться с одной и той же учительницей начальных классов, и старания Рича утихомирить враждующие стороны едва не окончились потасовкой. Уилф не прекращал попытки обратить своих спутников к Богу и надоедал всем просьбами сообща помолиться за Куини, что вело к ухудшению атмосферы в отряде. Однажды к ним на ночлег присоединилась группа туристов-любителей, что привело к дальнейшим разногласиям. Одни с жаром доказывали, что палатки противоречат самому духу похода Гарольда, другие требовали оставить в покое автострады и двигаться напролом к более сложной Пеннинской тропе[27]. «А как насчет задавленных животных?» — подливал масла в огонь Рич. Гарольд слушал их со все возрастающим смятением. Он не видел принципиальной разницы в том, где люди спят и как они идут. Он не навязывал им, чем питаться. Лично он просто хотел дойти до Берика.