автомашины, которые установлены поверх железобетонных плит и поддонов с кирпичом, предназначенных для строителей Северобайкальска.

Вскоре мы все тесно усаживаемся на корме вокруг длинного деревянного стола. Вспоротые консервные банки с рыбой, пересоленная гороховая каша, оставшаяся от обеда и теперь наскоро разогретая, ломти нарезанного по-мужски хлеба — все это быстро исчезает под натиском девяти проголодавшихся человек. Чай пьем по очереди за нехваткой посуды.

На Байкал осторожно спускаются серые сумерки. Мужчины один за другим натягивают теплые свитера, куртки. Моторист вытащил откуда-то тяжеленный бараний тулуп, застелил скамейку. Сидеть стало теплее, уютней.

— Может, у вас и валенки есть? — подшучивает Иннокентьич, бульдозерист из Нового Уояна. — Я с удовольствием кости бы погрел.

Всячески стараясь услужить Николаю Федоровичу, я наливаю ему покрепче чай, предлагаю сгущенку, сахар и, наконец, как бы невзначай, спрашиваю:

— Интересно, а что все же старые люди про култук говорят?

— Всякое болтают. Кто во что горазд… А вот в Старом Уояне тунгуска одна жила. Вернее, не тунгуска она, а замуж за тунгуса вышла. Он ее из наших, из бурятских, взял, хотя у тунгусов это не полагается. Я-то ее уж старухой видел, а, говорят, красивая была очень. Потому и взял ее тунгус против обычая. Да… Красота любой закон сломать может… Так вот она рассказывала — заслушаешься.

— Николай Федорович, голубчик, расскажите, пожалуйста…

— Да я не сумею так… Тунгуска больно хорошо говорила. Только не упомнить все, где же…

— Ну хоть что помните, а? Ведь интересно как!

Николай Федорович отхлебывает очередной глоток чая, потом долго смотрит на звезды.

— Что за история? О чем? — интересуются остальные.

И Николай Федорович, будто читая в небе или вспоминая, медленно начинает рассказывать:

— Не было еще людей на земле, а Добро и Зло уже столкнулись друг с другом.

Я догадываюсь, что это уже начало легенды, ловлю каждое слово и уже заранее жалею, что позже, когда я буду по памяти записывать услышанное, я не смогу передать ни той мелодичности рассказа, ни своеобразной прелести бурятского акцента, который не изменяет ударений и слов, а только делает их мягче, и от этого мягкого произношения сами слова кажутся добрей и душевней.

— Жили в наших краях бог Зла красавец Бурэ и богиня Добра Яты. В том месте, где теперь поселок Култук, стоял раньше утес. Тоже Култук назывался. Был он выше и старше всех горных утесов, и оттого на верхнем его уступе собирались раз в году все боги, все добрые и злые духи этого края. Устраивали здесь свое веселье, танцы. Вот тут-то и увидала впервые красавца Бурэ богиня Добра Яты.

Яты была доверчивой и хрупкой, а Бурэ — надменный и сильный. Его большие черные глаза слишком бесцеремонно разглядывали стройную Яты и зажигались огненным блеском. Этот блеск ослепил юную Яты, а жар его проник в ее сердце. И сердце Яты затрепетало.

Довольная усмешка играла на красивых губах злого Бурэ, а добрая наивная Яты приняла ее за улыбку. И обрадовалась, что эта улыбка обращена к ней, и, смутившись, закрыла свое лицо золотистыми нежными кудрями. Но вот, только-только запели струны и затрубили рога, извещая начало игрищ и песен, подхватил Бурэ смущенную Яты, закружил огненным танцем, и покорно опустились ее веки под властным блеском его жаркого взгляда.

Когда кончился танец, на глазах у всех увел злой Бурэ добрую Яты в ущелье. И все были удивлены, но никто не сказал ни слова, потому что сама Яты не оттолкнула Бурэ, а послушно шла с ним рядом.

Целый месяц скрывались Бурэ и Яты в ущелье, и никого им было не надо. Но вот однажды, гонимая жаждой, забрела в то ущелье волчица и стала пить из горного ручья воду. Яты, увидав с обрыва волчицу, показала на нее Бурэ и приложила к губам палец, чтобы ее друг молчал и не спугнул зверя. Но одним прыжком Бурэ — а он был молодой и сильный — спрыгнул с обрыва и свернул шею волчице, а потом с хохотом швырнул ее о камни.

Страшно вскрикнула бедная Яты, впервые распознав злую душу коварного красавца. Со слезами бросилась Яты к телу волчицы, но та уже умирала. Смеясь, Бурэ пытался утешить Яты и поймал для нее летевшую мимо птицу. Но Яты стала умолять Бурэ, чтобы он отпустил птицу. И в мольбах Яты была еще прекрасней, чем прежде, и Бурэ это заметил и запомнил.

Напрасно придумывала потом Яты разные способы смягчить злое сердце Бурэ и сделать его добрым. Когда порой ей казалось, что она добилась уже в этом успеха, Бурэ внезапно скидывал с себя притворную добрую маску и с дикой яростью учинял на глазах у Яты новую жестокость. У Яты опускались руки, ее доброе сердце сжималось от боли. Тогда она решила покинуть Бурэ, чтобы не видеть зла, которое он творил. Но Бурэ не хотел расставаться с доброй доверчивой Яты, всюду преследовал ее и мучил. Не было для него большего счастья, как увидеть на глазах ее слезы, не было для него лучшего наслаждения, как услышать ее мольбы о пощаде. Ведь в такие минуты Яты становилась дивно прекрасной! А когда Яты от Бурэ убегала, он догонял ее и уверял, что исправится и станет добрым. А сам потом вновь принимался за свои злобные свирепые шутки.

Отчаявшись, Яты прибежала к утесу, на котором впервые увидала Бурэ.

Бросилась она к утесу, стала кричать и плакать и стучать в его каменную грудь:

— Ты, огромный страшный Култук, виноват, что познала я зло и коварство жестокого бога Бурэ, ты и спаси теперь меня от его ужасных объятий!

Хоть и каменное было у Култука сердце, но и оно не устояло при виде прекрасной богини. Поднял старый Култук несчастную Яты и укрыл на своей груди в глубокой каменной пещере. А чтобы Яты не скучала и не вспоминала красавца Бурэ, Култук собрал в эту пещеру много драгоценных камней, которые светились цветными лучами и издавали приятные мелодичные звуки.

Яты очень нравилось играть разноцветными камнями и вслушиваться в их перезвоны. Но вскоре она почувствовала в своем сердце тоску. Она уже поняла, что доброта ее не может существовать сама по себе. Доброта существует, когда борется со злом, когда у нее есть надежда исправить зло или смягчить его злую силу. А в этой пещере, наполненной драгоценными камнями, некого было исправлять, не с кем было бороться. И Яты начала тосковать все больше и больше.

Старый Култук, заметив ее невеселье, испугался, что Яты покинет его. Чтобы развлечь Яты, Култук показал ей новую