– Вы сказали, «Интел Инвест»? Неужели вы не знали? Мы же всем сказали, что оперант закрыт! Ну как так можно! – с добрым укором проговорил Олег Павлович. Он не злился, он как бы журил нас, и я заметила, как Игорь уже приготовился, чтобы сказать свою следующую фразу. Я опередила его.

– Да, это была ошибочная проводка, – пробормотала я самым виноватым тоном, на какой была способна. Игорь обернулся и посмотрел на меня непонимающим взглядом. – Вы можете отозвать платеж?

– Нет, моя дорогая, – с самым искренним сожалением ответил Олег Павлович, наш благородный старец. Старый обнальщик. – Я даже документы посмотреть не могу. Откуда была проводка?

– Из холдинга, – сказала я и отчеканила его полное нефте-газо-садо-мазоназвание. – На имя директора «Интел Инвест» Александра Гусева. Который стоит тут, перед вами.

– Что? – благородный старец пошатнулся и отступил на шаг. Его «благородная» седина зашевелилась у него на голове, так сильно он зашевелил извилинами.

– Да, это я. И я пришел, чтобы разобраться, как так вышло, что вы работаете от моего имени.

– Я от вашего имени не работаю! – воскликнул старец. – И кстати, раз уж мы заговорили об именах, отчего бы вам не показать мне свои документы?

– Зачем? – спросил Игорь с сарказмом. – Вы же не полиция, правда?

– Да, я не полиция. Но я могу вызвать полицию.

– Да что вы! – рассмеялся Саша. – Давайте, вызывайте. А мы их подождем.

– Только не в моем офисе, – воспротивился старец, теряя по дороге все свое благородство. Его пальцы легли на телефон. – Я бы рекомендовал вам немедленно уйти из моего офиса, если вы не хотите, чтобы я вызвал охрану.

– Разве вы можете выгнать меня из моего собственного офиса?

– Вашего офиса? – изумленно посмотрел на него старец. Изумление, разумеется, было наигранным. – Позвольте посмотреть на договор аренды, потому что если его нет, то ваше заявление более чем странное. Это помещение фирмы «Барко», и вы никакого отношения к нему не имеете.

– Но я являюсь директором «Интел Инвеста», операнта, который, как вы сами сказали, уже закрыт.

– Я ничего подобного не говорил, – процедил старец. – Можете доказать обратное? Нет? – он подождал несколько мгновений, а затем расслабился и поднял трубку телефона. – Охрана? У нас тут ситуация.

– Да-да, ситуация! – подтвердила я. Через несколько мгновений в комнату вошли двое парней, на фоне которых Джонни смотрелся просто постаревшим младенцем. Плечистые, круглолицые «братки» смотрели на нас так, что становилось ясно – здесь ловить нам больше нечего.

– Уйдете сами или вас проводить? – снова спросил старец, и мы развернулись, направившись к выходу. Мы и не собирались здесь больше ничего ловить. Если моя теория верна, то наблюдатель уже занял позицию у самого края ширмы с двумя щелями, по которым летели частицы света. И вот мы тоже проскользнули за пределы двора, уселись в вишневый «Опель», уехали далеко, за несколько кварталов от Марксистской улицы, подальше от полных подозрений и страхов взглядов хозяина обнальной конторы. Затем мы оставили машину в укромном месте и пешком вернулись обратно, в заранее присмотренное кафе, из которого было хорошо видно все пространство вокруг здания фирмы «Барко». Особенно хорошо был виден вход и выход. Мы заняли место у окна и заказали по чашечке кофе. Кафе было дорогим, с накрахмаленными скатертями и стойкой для живой музыки. Оно, скорее всего, считало себя рестораном, но нам это было не важно. Мы пьем кофе, значит, это кафе. Л – логика. На недовольный вопрос официантки, будем ли мы заказывать что-то еще, мы ответили почти хором:

– А вы нам пока меню принесите. Мы тут у вас долго будем сидеть! – и расхохотались. Мы стали наблюдателями, а это означало, что, если Эйнштейн был прав, частицы света уже превратились в волны. Оставалось только дождаться, когда придет Фокс[7].

Машка рыдала, пила водку и закусывала шашлыком из потрошков. Ее макияж, старательно нанесенный еще с утра, теперь стекал по ее соленым щекам, делая ее похожей на утопленницу из фильма «Звонок». В обычных условиях Машка бы тут же побежала в туалет перекрашиваться – товарный вид, как она говорила, нужно соблюдать всегда. Но сегодня она плевать на это хотела. И на товарный вид, и на все остальное. Она пыхтела своей паровой трубкой без остановки, делая наш угол кафе похожим на парную. Нам уже делали замечание, и она уже «гасила пламя», но через некоторое время пыхалка снова появлялась в ее руках. Когда какая-то пара особенно громко пристала к Машке, она встала и наорала на них, что в законе о курении сказано о табаке, а не о ее ванильной безделице. И вообще, кальяны же курят, чего от нее-то тогда хотят? И вообще – она в печали и поэтому будет делать то, что захочет. А если кому что не нравится – пожалуйста, можете валить в другое кафе.

Ситуация была затруднительной. С одной стороны, буйная заплаканная женщина, терроризирующая других посетителей, – это плохо. С другой стороны, сидели мы в самом углу, у окна, и терроризировать могли только посетителей с соседних столов, числом – два. А кушали мы и выпивали хорошо. Особенно буйная заплаканная женщина. Она планомерно напивалась «в хлам». Наш стол был уставлен тарелками, рюмками и чашками и пустыми коробочками из-под жидкостей для электронной трубки.

– Я ненавижу тебя, Ромашка, – сказала Машка, опрокинув еще одну стопку, а я кивнула и заботливо налила ей еще. Я не собиралась спорить с нею, успокаивать ее или защищать свою честь. У Машки были все причины ненавидеть меня, и я не собиралась мешать ей. Не сегодня вечером. Сегодня мы тут просто посидим. Просто переживем этот вечер.

– Фая, я нам заказал хачапури, – прошептал Игорь, обращаясь ко мне с таким спокойствием, словно Машка и не кидалась в него солонкой пару минут назад.

– Я уже не могу ничего есть.

– Мне кажется, нашей Маше нужно что-то кроме этих ужасных потрошков, – пояснил он.

– Сколько она их съела? – спросил Сашка Гусев украдкой. Машка нехорошо посмотрела поверх нас, словно дракон, чей тяжелый многовековой сон потревожили глупые самонадеянные богатыри. Я увидела петрушечный листик у нее в волосах и собралась было вынуть его, да передумала. Так ей было даже хорошо, очень шло к разводам под глазами.

– Много. Мне кажется, ради нашей Маши потроха вынули у целого стада баранов, – хмыкнула я и тут же получила за это.

– А я бы лучше из тебя потроха вынула, Файка. И вообще – убить тебя мало. Чего удумала! И на черта мне твоя правда? Ну скажи, что мне с твоей правды – котлеты из нее жарить?

– Ты кушай, кушай, – бормотала я. – Сейчас хачапури принесут. А еще вон пришел этот, как они тут называются, живой музыкант. Сейчас будет «Владимирский централ» петь. И про «шашлычок под коньячок». И ты споешь. И спляшешь.