– Ясно. Много с тебя не сдерешь, придется все брать натурой. К слову о натуре. Ты не хочешь ко мне переехать? – спросил он словно бы между прочим.

– Как переехать? Тебе что, сложно в одиночку аренду платить? – хмыкнула я.

– Да нет же, глупая ты женщина, я хочу, чтобы ты жила со мной. Ты, моя любимая девушка. Жила чтобы со мной. Как еще тебе объяснить, черт. Кажется, ты говорила, что нельзя просто так взять и измерить и скорость частицы, и ее положение во вселенной. Помнишь? Так я хочу, чтобы, приходя вечером домой, я находил здесь тебя. Или вообще приходить сюда вместе. И смотреть кино вместе. И завтракать вместе.

– Так-так, а при чем здесь частицы? – улыбнулась я, а сама почувствовала, как внутри меня рождается нечто чудесное, похожее по ощущениям на теплые солнечные лучи.

– Да ни при чем, ни при чем! Ох, как же с тобой непросто.

– А как же ты со мной жить-то собрался?

– Вот так и собрался! Счастливо! – ответил он, бросая в меня взгляды-молнии. – Так это что было, «да» или… «да»?

– Ага! – Я показала на него пальцем и засмеялась. Игорь мой Апрель накинулся на меня, навалился всем телом, схватил за руки и удержал их, не давая мне вырваться, поцеловал меня в губы, а затем посмотрел так, как будто попытался прочитать мои мысли.

– Отвечай, а то хуже будет.

– Я, может, люблю, когда хуже. Ты сам сказал, я пессимист, – пробормотала я, не без удовольствия пытаясь – тщетно – вырваться из его хватки.

– Отвечай, Ромашка. Укушу.

– Кусай. Ай! – Он меня по-настоящему и довольно больно кусанул в плечо. – Да!

– Что? – И этот безобразник улыбнулся счастливой улыбкой мальчишки, которому наконец подарили новый PlayStation.

– Да! Да! Только не кусай меня больше… пока, – и я умудрилась вырваться, пока Апрель пребывал в своей нирване.

Через некоторое время все пришло в норму, и бурное половодье сошло, река нашей обыденности вернулась в свое русло. Сашку Гусева восстановили на работе. Я никогда не любила Витю Постникова, но была вынуждена отдать ему должное, сработал он быстро и эффективно. Крендель был пойман с поличным, когда попытался уничтожить документы на своем компьютере. Не без нашей с Сашей помощи его зашифрованные файлы были расшифрованы и переданы отделу безопасности. Тогда-то все и случилось. Крендель наткнулся на меня в коридоре двадцать седьмого этажа и накинулся так, словно я была виновна во всех земных грехах от начала до скончания веков. Он кричал и плевался, обещал, что не оставит этого так, обещал стереть меня в порошок и одновременно не оставить от меня и пустого места. Он даже вышиб из моих рук бумаги, которые я несла руководству.

Я стояла и слушала, не зная, как реагировать, а бумаги валялись на полу. На моем лице, наверное, было столько кренделевской слюны, что можно было ДНК-тест делать. И конца-края этому акту агрессии я не видела. Я вполне допустила, что наш Крендель сейчас решит, что терять ему нечего, и задушит меня. Я не очень-то умею защищаться от людей, я больше компьютерный червяк. Если он примется меня душить, вряд ли я смогу сопротивляться долго. Так и буду висеть в воздухе и дрыгать ножками в уггах. Картинка встала перед глазами, как живая.

Тогда-то и случилось то, что мне было крайне сложно пережить и еще сложнее понять. Из кабинета за одной из матовых стеклянных дверей двадцать седьмого этажа вышел Виктор Постников.

– Эй, Кренделев! – выкрикнул он. – Оставь Ромашину в покое, она тебе не девочка для битья. Еще не хватало, чтоб ты на наших девчонок тут орал. Ромашка, с тобой все в порядке?

– Что? Ты… защищаешь… ее? – скривился Крендель. Я сама чуть в обморок не упала и даже не смогла найти слов, чтобы ответить Вите Постникову. А тот продолжал:

– Еще слово, Кренделев, – и я пишу докладную. Не думаю, что в твоем положении нужно еще и обвинение в злоупотреблении должностным положением.

– Да пошел ты! – бросил ему Крендель, но на меня орать перестал и ушел. Постников подошел ко мне и помог собрать бумаги.

– Спасибо, – пробормотала я, сама не веря тому, что говорю.

– Да ладно, – бросил он. – Совсем охамел, да? Слушай, Ромашина, а ты опять, значит, в чем попало на работу пришла? А? Ну как с тобой работать? Тебя же приличным людям и показать нельзя, просто не сотрудник, а позорище какое-то. Угги эти. Ты хоть знаешь такое слово – дресс-код? Туфли там, юбки. Ладно, Ромашина, иди работай.

Постников забрал мои бумаги и скрылся за горизонтом. Вернее, в глубине коридора. Я немного выдохнула, мой мир пошатнулся, но встал обратно. Все на своих местах. Постников – в руководстве. Сашка Гусев собирается пораньше уйти – на тренировку. Я собираюсь пойти вместе с ним, как-никак скоро турнир. Яночка из техподдержки обещала нас прикрыть. Игорь прислал эсэмэс: «Я заеду за тобой на тренировку, ничего не ешь, у меня на вечер особые планы». Я рассмеялась и написала в ответ, что на тренировке никто ничего и не ест. Это противоречит понятию тренировки. Потом я вспомнила, что периодически на тренировках у самых разных людей случаются дни рождения, и тогда на тренировки приносят торты. Совсем как у Машки в бухгалтерии. Если так, то вполне возможно, что я что-то съем на тренировке. Телефон зазвонил, и я подумала, что это мой благородный идальго решил на всякий случай и устно напутствовать меня относительно того, что мне делать, а что – нет сегодня вечером. Мне было до ужаса интересно, какие это у него «особые планы», но оказалось, что звонил не он.

– Он вернулся! – услышала я возмущенный голос в трубке и тяжко вздохнула. Звонила сестра.

– Когда? – спросила я без особенного энтузиазма.

– Вот только что. Ты понимаешь, – ее голос звучал виновато и агрессивно в один и тот же момент, – он приехал на дневном поезде, у него украли телефон, поэтому он не смог позвонить заранее.

– И что? – уронила я обреченно.

– Ну он сейчас там, понимаешь? А я уехала в женскую консультацию, и я никак не могу приехать. Мне потом нужно еще и к клиентке поехать, я уже договорилась.

– И что? – повторила я вопрос.

– Как – что? Ты же поменяла замок! Он не может войти. А я только ночью вернусь. Вовку мама берет к себе, я вообще хотела у подруги сегодня остаться. Мне в Бутово завтра прямо с утра…

– Я поменяла замок по твоей просьбе, – напомнила я со всей осторожностью, ибо Лизавета беременна и волновать ее никак нельзя.

– Я прошу тебя, не начинай. Я говорила, что не надо было так быстро все решать. Ты всегда спешишь.

– Ты этого не говорила, – пробормотала я.

– Ты не понимаешь, Фая, это же отец моих детей. Это серьезно, Фая. Такими вещами не шутят.

– Да уж, не шутят, – согласилась я. – Так что ты хочешь? Чтобы я после работы поехала и открыла ему дверь? У меня тренировка.

– Он сейчас уехал к друзьям, а ты можешь поехать ко мне после тренировки? А еще, у тебя есть две тысячи рублей? Он должен кому-то там. Я тебе верну. Я знаю, что ты думаешь. Я не могу по-другому, понимаешь? Не мучай меня, Фая. Думаешь, я не понимаю, что ты там сейчас думаешь? Ну что ты молчишь? – И Лизавета всхлипнула. Я опустила телефон, замотала головой и сжала кулак. И ударила по стене нашего руководящего этажа, и стало больно. Успокоиться и принять правильное решение. Или, по крайней мере, успокоиться и смириться с тем, что решение неизбежно. Как там говорят в анонимном клубе алкоголиков: «Дай мне, господи, силы изменить то, что я в силах изменить, и мужество принять то, что я изменить не в силах, и мудрость, чтобы отличить одно от другого».