— Вот видишь. — Он запустил пальцы в ее волосы, и она прикрыла веки, отпуская новые слезы по руслам уже пролитых. Он целовал ее дорожки от слез, целовал глаза, губы, шептал:

— Примешь ли ты меня, Анастасия? Такого, каков я есть, и того, кем я был?

Хмельная от счастья, она запрокинула голову, пока он целовал ее шею, и отвечала горячо, захлебываясь от чувств:

— Меняйся или оставайся, но ты тот, без кого мне больно, тот, с кем я счастлива, ты мой мир, Самаэль. Скоро Мать заберет всю мою силу, я не знаю, что будет со мной. Примешь ли ты меня?

— Давно принял, свет мой. — Он целовал ей руки. — Я приму тебя любой, земной и смертной, сильной и слабой. Только люби меня.

— Это так легко выполнить, так легко. — Сердце заходилось от счастья, от невероятного счастья, она хватала ртом воздух, обнимала его, целовала и давала целовать себя. И вскоре радость от встречи сменилась уверенностью, что это он, настоящий, и тогда ее накрыло желание, такое сильное, болезненное, что она испугалась.

Он, почувствовав ее так легко, как будто это было его желание, поднял ее на руки и понес прочь от проклятого зеркала в спальню.

Самаэль нес ее и не верил, что не только снова стал собой, но и держит на руках ту, которую так желал любить все это время. Настя была такой легкой… Она так быстро сгорит… Он прогнал горечь из сердца и улыбнулся.

— Анастасия…

Он поставил ее на ноги рядом с кроватью и обошел вокруг, разглядывая. Она дрожала от желания и страха, и он был благодарен ей за оба чувства.

Снять с Насти платье было минутным делом, но он томительно растягивал каждое мгновение: ладони легли на ее хрупкие плечи, погладили их, зацепив за самый край ткани, он медленно, невыносимо медленно спустил с плеч верх платья. Оно соскользнуло с них, но ниже не пошло. Сначала она поежилась от прохлады, но тут же плеч коснулось его горячее дыхание, и мгновение спустя он поставил на одном из них клеймо своего поцелуя.

Пальцы медленно прошлись по ее голове, так что от удовольствия волна мурашек хлынула с шеи на плечи и спину. Настя слегка повела плечами, когда Самаэль поднял ее тяжелые волосы. Жар его дыхания приласкал шею, и каждый волосок на коже, казалось, потянулся к нему. Горло перехватило от возбуждения. Но он не торопился. Подушечками пальцев провел еще раз по плечу. Поцеловал шею, между лопатками, а заодно потянул вниз платье, обнажая спину. Поцелуи спускались все ниже, к пояснице, где удовольствие так велико, что спина мягкой волной изгибается в лукавом побеге лишь для того, чтобы его руки обняли крепче. Ей хотелось развернуться, сорвать с него одежду, прервать эту дразнящую игру.

Он почувствовал это.

— Не вздумай, смертная. Ты моя, и я хочу тебя так, как представлял все это время.

Пальцы с талии спустились вперед, к животу. Удовольствие от его прикосновений было болезненным. Оно было практически болью: острой и растущей, но такой приятной, что Настя едва сдерживалась, чтобы не застонать. Что будет? Что будет, если…

Он резко сдернул платье вниз.

Настя от неожиданности вскрикнула. Проклятый демон!

Он тихо засмеялся.

— Это тебе за то, что заставила меня ждать.

Его вкрадчивый голос и нежные прикосновения доводили ее до каления.

— Пожалуйста! — еле слышно прошептала она.

Горячие ладони легли на ее ягодицы и сжали их. Самаэль резко развернул ее к себе.

Рубашку он с себя скинул сам, пока был за ее спиной, но на нем были штаны. Расстегнул ремень и вытащил его. Перекинув его Насте за спину, он подтащил ее к себе, и пока целовал ее, кусая, обжигая, дразня, она расстегивала его брюки.

— Мне бы хотелось всю вечность мстить тебе, — хрипло прошептал он.

— И какое счастье вечность расплачиваться вот так, — ответила она, смело засунув руку ему в брюки.

Он застонал, потом засмеялся.

— Ты сама напросилась.

Она наконец смогла обнять его за шею, и, кожа к коже, они опустились медленно на кровать.

— Ты доверяешь мне? — спросил он, глядя ей в глаза.

Настя понимала, что демон остановится, если она так скажет. И еще чувствовала, что Самаэль здесь из-за нее, что он пожертвовал опять чем-то для него важным, лишь бы быть здесь и сейчас.

— Абсолютно, — ответила она. Но не выдержала и спросила: — Ты любишь меня?

— Больше всего на свете, — улыбнулся он ее наивному вопросу. — И во тьме.

Целуя ее, он опускал руку с живота все ниже, и Настя выгнулась от прикосновения, одновременно желая его и удивляясь. Она была заряженным воздухом перед грозой, замирающим, горячим, дрожащим, жаждущим бури, которая снесет все преграды, после которой мир станет немного иным.

Она обвила его руками и ногами, связь их сплелась в тугой узел, золотой свет растекался по телам. Мир перевернулся, замер. Он видел, как расширились ее зрачки, когда он в первый и последний раз причинил ей боль. Необходимую, неизбежную. Влажными зубами прикусила губу, но не дала себе слабости закричать. Он переплел ее пальцы со своими, не останавливаясь, и постепенно она забыла о боли, хмурясь, изучая новые ощущения, прислушиваясь к себе. Соединившись наконец после долгой и бесплодной борьбы, женщина и демон сделали то единственное, для чего были сотворены. Они любили. Демон с восторгом видел, как каждое его прикосновение к коже заставляет ее задыхаться от удовольствия, каждое движение делает ее счастливой. Настя извивалась в объятиях демона, умирая от желания, впервые понимая, что такое волна удовольствия, которая накрывает как смерть. Она плакала от испуга и наслаждения, смеялась от счастья. Крылья демона завернули их в кокон, словно скрывая от Вселенной, Самаэль хотел обладать ею, не деля ни с кем. Настя кричала, он ворковал ей на ухо слова, зная, что один его голос заставляет ее испытывать восторг.

В какой-то момент Настя открыла глаза и увидела, что парит в пространстве, сотканном из разноцветных туманностей и света тысяч разных галактик и звезд. Она дышала в этом пространстве, ощущала свою невесомость и чувствовала его присутствие, присутствие Самаэля повсюду, словно он был всем, обнимая ее тело светом и тьмой.

Она не видела, как золотой свет вспышкой разошелся от их переплетенных тел, вырвался за пределы комнаты, дома, города, залил на мгновение весь мир, исцеляя все вокруг.

Она перестала быть телом, оно рассыпалось гигантским фейерверком, растворилось в блаженной волне небытия, накрывшей ее сознание. На миг она даже подумала, что умерла. И, возвращаясь на землю, в его объятия, к более спокойным, тихим ласкам, которые после бури казались мягкими, как волны умиротворенного моря, она поняла, что из кокона прежней Насти вышла Анастасия. Та, кого он звал все время.

Повернувшись к нему, она задумчиво перебирала его кудри, упавшие на лоб. Он смотрел на нее с нежностью, золотой свет его глаз проникал ей в душу.