Несмотря на жару, меня пробил озноб. О Тим, почему ты больше меня не любишь? Я поняла, что сейчас заплачу. Мне не хотелось плакать – ни из-за Тима, ни из-за кого-то еще. Но слезы потекли сами…

– Изабель!

Я подняла глаза. Из всех людей на свете мне меньше всего хотелось видеть сейчас этого – передо мной стоял Луис.

– Привет, Луис, – вяло сказала я.

– Что с тобой?

– Ничего.

– У тебя такой расстроенный вид.

– Нет-нет, все в порядке. – Я сделала усилие и слегка улыбнулась. – У моей подруги помолвка, вот и все.

– А плачешь ты из-за чего… из-за ее помолвки или из-за того, что не ты на ее месте?

Предположение было слишком реалистичным, и я вздрогнула.

– Изабель!

– Я не знаю, почему я плачу, Луис. Это женские дела, – нехотя выдавила.

– Просто тебе не нравится жизнь в Мадриде, – продолжал строить догадки он. – И ты думаешь, что теперь делать.

– Жизнь в Мадриде мне очень нравится, – со вздохом ответила я. – Хотя бы потому, что не надо спать с тобой.

– А почему бы и нет?

– А потому, что мы вместе работаем.

– Ну так что же? Не вижу тут никаких проблем.

– А я вижу.

– Это не ответ.

– Другого не получишь.

От выпитых коктейлей у меня кружилась голова. Я споткнулась. Луис подхватил меня под руку.

– Не надо! Оставь меня в покое!

– Только после того, как ты мне скажешь, от чего плачешь.

– Это не твое дело, Луис.

– Не глупи, Изабель. – Он еще крепче сжал мою руку. – Мы с тобой друзья. Ты спасла меня от увольнения. Так, я слушаю – почему ты плачешь?

– Потому что… – вздохнула я. – Потому что я тоже когда-то была помолвлена, а потом мы решили… ах, нет, Луис, он решил!.. порвать помолвку.

– О!

– Впрочем, я не знаю, почему я плачу, Луис.

– Слушай, пойдем ко мне! – предложил он. – Я сварю тебе кофе!

– Не хочу я никакого кофе.

– Ну просто составлю тебе компанию. Тебе ведь нужна компания?

– Я сама не знаю, что мне нужно.

– Тогда я за тебя решу, – сказал Луис.

Я даже не подозревала, что он живет так близко от меня. Его дом был более старым, а квартира – просторнее моей.

– Садись, – сказал он, усаживая меня на видавшую виды софу. – Устраивайся поудобнее.

Я выполнила все его указания.

– Можешь включить телевизор или музыкальный центр, если хочешь, – продолжал он болтать из кухни.

Но мне больше нравилась тишина. Я закрыла глаза.

– Изабель! – Голос Луиса раздался откуда-то издалека. – Что с тобой?

– А? – вернулась я к реальности.

– Что с тобой? – повторил он.

Его лицо близко склонилось к моему, глаза были темными и заботливыми. Я подняла руку и дотронулась до его лица.

– Все нормально, Луис, – пробормотала я.

– Вот и хорошо. – Он не шевелился, и я притянула его ближе к себе.

– Иди сюда, – жалобно прошептала я. – Как же я смогу тебя поцеловать, если ты так далеко?

– А ты хочешь меня поцеловать?

– Хочу.

Наши губы теперь были в миллиметре друг от друга.

– Ты уверена?

– Уверена.

Луис Кардозо превзошел всех, с кем я до него спала. Наши поцелуи, как мне казалось, длились часами. Он взял меня на руки и положил на обеденный стол, где мы занимались любовью. Потом он отнес меня в спальню, и там мы снова занимались любовью.

– О Изабель! – бормотал он, обнимая меня. – Ты самая замечательная женщина из всех, кого я когда-либо знал!

– И ты! – отвечала я ему в тон. – Ты самый замечательный, потрясающий, бесподобный Луис!

Проснулась я в полседьмого утра. Рука Луиса лежала на моей талии. Голова болела, во рту пересохло. Я поняла, что совершила очередную, ужасную ошибку.

(Хуан Миро, 1949)

Я встала с постели как можно тише. Луис что-то пробормотал во сне и перевернулся на другой бок. К счастью, он не проснулся.

Я была в ужасе. Последнее, что мне хотелось сделать в этой жизни – это спать с Луисом. Мне же с ним работать! Встречаться каждый день в офисе!

Просто так удрать из его квартиры, как от Игнасио, и притвориться, что между нами ничего не было, я не могла.

Господи, и о чем я только думала? Какое наваждение на меня нашло (если, конечно, Луиса не считать наваждением)? Мне необходимо заняться своей головой, с ней явно что-то не в порядке. Я на цыпочках прошлась по спальне, собирая свои разбросанные вещи. Просто удивительно, как они там очутились? Например, бюстгальтер висел на пристенном бра. Несколько месяцев назад я точно также собирала свои вещи в квартире у Игнасио.

Жюли была права: мои похождения приобретают грязный характер.

На работу я наверняка опоздаю. Луис тоже опоздает, если не вскочит с постели прямо сейчас. Теперь понятно, почему он каждый день выглядит таким растрепанным. Очевидно, он оттягивает вставание до последней минуты. Пока я бежала вниз по лестнице, в моей голове работали тысячи молотилок. Голова раскалывалась, я чувствовала себя совершенно больной.

Скрипучий, старый лифт в Эдифисио Джерона, как всегда, не работал. Значит, от этих испанских лестниц меня скоро хватит удар. Дома я быстро разделась и ринулась под холодный душ. От холодной воды соски с готовностью встали. Ты глупая, грязная сучка, подумала я про себя. Твои соски тебя выдают с головой.

Надо было во что бы то ни стало попасть на работу раньше Луиса. Обдумать, что ему сказать, как себя с ним вести. Вообще-то, Луис мне нравился. Его обаянию никто не мог противиться. Но я не любила его и знала, что никогда не полюблю. Это только в кино так бывает, что у главной героини всегда в нужный момент под рукой оказывается надежный, преданный друг, а потом выясняется, что это и есть ее настоящая, единственная любовь (о чем она, разумеется, не догадывается до самой последней сцены, хотя зрители это поняли с того самого мгновения, когда этот друг впервые появился на экране). Для нас с Луисом такой сценарий не был актуален.

Зато все в офисе об этом немедленно пронюхают. Луис будет мной хвастаться, как хвастался до этого другими своими победами. «Интересно, а что случилось с его прежней девушкой?» – подумала я мимоходом. Но тут же забыла об этой девушке. Мне бы решить свои собственные проблемы.

Изабель – идиотка. Изабель – еще один пункт в списке побед дон-жуана Луиса. Изабель Кавана – женщина без мозгов. Очевидно, все дело в количестве выпитого спиртного. Как, бишь, назывался тот коктейль, который подавали у Барбары? Я остервенело терла себя полотенцем. На минуту телу стало легче. Но только не душе. Воспоминания о Луисе волнами вгоняли меня в краску. Неожиданно для самой себя я превратилась в фанатичную нимфоманку. От стыда мне хотелось выть и стонать.